– Постой!! – заорал я, чувствуя, что Лисица вот-вот вывалится в проем. – Что мне делать? Как посадить самолет?

– Я не знаю! – глядя на меня честными глазами, воскликнула Лисица. – Я никогда не водила самолеты! Но ты же мужчина! Ты сможешь, я верю в тебя!

– У-у-у! – завыл я, хватаясь за лицо. – Я тебя ненавижу!! Ненавижу!!

– Я верю в тебя! – успела крикнуть Лисица за мгновение до того, как выпала из проема.

Я кинулся к проему, широко расставив руки, и с опозданием крикнул:

– Ра-ди-о!! Как включить радио?!

Ледяной ветер заставил меня закрыть рот. Я посмотрел вниз и увидел, как между облаков оранжевым цветком раскрылся парашют. Его относило все дальше от самолета и вскоре закрыло крылом. Я в бессильной ярости сплюнул вниз, но ветер, словно издеваясь, размазал плевок по моей щеке. Тут облака расступились, и под ними, отражая солнце, засверкало большое зеленое озеро, похожее по форме на сердце. Это было очень символично: от улетевшей в бездну парашютистки с чемоданом осталось лишь зеленое сердце.

Сам не понимаю, как я не прыгнул вслед за Лисицей в тот драматический момент.

Я взялся за дверь и толкнул ее. Она поехала на шарнирах и плотно вошла в проем. И стало так тихо, будто я оглох. Я стоял посреди салона, глядя на неподвижные тела. Летающий морг. Бочка с порохом. Огонь уже бежит по фитилю. Смерть неизбежна…

Меня прошибло потом, словно мне вылили на голову ведро холодной воды. Я кинулся в кабину экипажа, встал у кресел, глядя дурными глазами на дрожащие штурвальные колонки, и снова выбежал в салон. Я метался, как крыса, загнанная в клетку, и эта клетка медленно опускалась в воду. Надо искать парашют! Или сшить его из кусков одежды! Надо что-то делать!

Я кинулся к двери туалета, сдвинул ширму и чуть не наступил на пистолет. Да, похоже, это тот самый «макаров», который я получил в аэропорту. Лисица расстреляла из него пассажиров. А потом передала по радио, что Рюмин обезвредил террористов. Прощальный подарок убитому на пляже пилоту. Может быть, его посмертно наградят за мужество и героизм. Или назовут в его честь улицу в глухой сибирской деревне. А обо мне никто не вспомнит. Я не справился с управлением и сгорел в собственных «Жигулях». Что хотел, того добился.

Я издал страшный вопль и ударился головой о дверь туалета. Она вдруг сложилась гармошкой, и в коридор мешком вывалился командир. Я едва не рухнул на него. И тут… О, я не поверил своим ушам! Командир едва слышно простонал. Я повалился перед ним на колени и, боясь дышать, приложил ухо к его груди. Сердце стучало!

– Командир, командир, – забормотал я, не зная, что делать, как с помощью полуживого человека спасти себя.

Он снова простонал и шевельнул губами.

Тут я понял: если он придет в сознание, то появится шанс – очень зыбкий, почти призрачный, но шанс.

Я выволок командира в салон и расстегнул китель. Рубашка была окровавлена. Его надо немедленно перевязать. Тут где-то должна быть аптечка. Даже в моих «Жигулях» была.

Я вскочил на ноги, бегло осмотрел салон и выскочил в служебный отсек. Вот она, с красным крестом, висит на стене! Я сорвал пластиковую коробку и пулей вернулся в салон.

– Командир, родненький, – бормотал я, подкладывая ему под голову свой китель. – Сейчас…

Я зачем-то полил его окровавленную рубашку зеленкой и стал обматывать бинтом грудь. Получалось из рук вон плохо. Повязка не держалась, командир скрипел зубами и ругался. Кое-как приладив ее, я подумал об уколе с противошоковым средством. Как-то у нас в автоколонне проводились занятия по оказанию первой медицинской помощи в случае аварии. Прислали девушку из местной поликлиники. Она что-то рассказывала, показывала, а водители зевали, втихаря играли в карты и мечтали о пиве. И я в том числе. Не верил, что это может когда-нибудь пригодиться.

В наказание за недальновидность я хлопнул себя по лбу и сразу вспомнил: промедол! Точно, промедол! Одноразовый шприц-тюбик, обязан быть в каждой аптечке…

Я недолго рылся среди лекарств и нашел то, что искал. Свинтил защитный колпачок, чуть надавил на тюбик – из иглы брызнула жидкость. Порядок! Я вогнал в руку командира иглу и до последней капли выдавил тюбик. Все, что я мог, я сделал. Теперь надо было любой ценой привести его в сознание.

Я похлопал командира по щекам. Он поморщился, чуть приподнял веки. Его глаза плыли.

– Как посадить самолет? – громко спросил я. – Самолет! Как! Посадить!

– Что?.. – едва слышно прошептал командир и добавил: – Иди на хрен…

Он явно не понимал, что с ним и где он находится. Мои путаные объяснения только бы отняли драгоценное время. Я приподнял командира под мышки и, не обращая внимания на его душераздирающие вопли, поволок в кабину экипажа. Почему-то я решил, что вид пустых кресел должен пробудить в нем профессиональные рефлексы.

Я затащил его в кабину и посадил, прислонив спиной к стене. Теперь командир мог любоваться плывущими на нас облаками и одиноко торчащими, словно пограничные столбы, штурвальными колонками. Но он, как назло, закрыл глаза. Я снова принялся приводить его в чувство. Командир приоткрыл один глаз.

– Радио, – едва разлепляя губы, прошептал командир. – Ответь…

Я напялил себе на голову наушники, но в них стояла гробовая тишина.

– Алло! Алло! – кричал я. – Ничего не слышно!

– Сволочь, – прошептал командир.

– Кто? Я? Почему?