— Я все исправлю, — быстро сказал Горобец. Он всегда отличался сообразительностью, когда пахло нехорошим. — Бровко уволю на хрен!
— Ладно, — после леденящей душу паузы изрек сиплый. — Живи. Разрешаю. Дурня своего можешь не увольнять, хрен с ним. Мозги ему поправь, чтоб хвост не поднимал не по чину.
— Поправлю! — пылко воскликнул Горобец. — Уж я его!
Нога с живота Алексея Викентьевича убралась, но опекун малого и среднего бизнеса предусмотрительно остался лежать. Неужели отделался?
— Смотри, — сказал сиплый бас. — Мы предупреждаем один раз. Он же — последний.
— Извините… — набрался храбрости Горобец. — А кто это — мы?
— Меньше знаешь, дружок, крепче спишь, — строго произнес сиплый. — Или хочешь, чтобы мы передумали?
— Я же не для себя, — быстро, извиняющимся тоном, проговорил Горобец. — Вдруг сверху спросят. Порядок же должен быть!
— Сказать не могу, не имею права, — еще строже сказал сиплый. — Могу намекнуть. Представь себе, дружок, самую высокую крышу… Нет, вслух говорить не надо. Только представь. Представил?
— Да, — вякнул Горобец.
— Так вот, эта крыша — наш чердак, — сиплый хехекнул и встал. Его тень заслонила открытое окно. В следующее мгновение супружеское ложе Алексея Викентьевича взлетело вверх. Горобец услышал истошный взвизг Демона, затем страшный хрупающий звук… И пал в спасительный обморок.
Когда он очнулся, страшные гости уже ушли. Горобец зажег свет и ужаснулся. Тяжеленная кровать была опрокинута. Пол под ней испятнан кровью. Пес исчез.
«Они убили Демона, — в оцепенении подумал Горобец. — Убили и унесли…»
И тут еще более страшная мысль пронзила его. Он кинулся к сейфу. Фу-у-ух! Деньги были на месте. Деньги, оружие… Интересно, храни он пистолет не в сейфе, а в тумбочке, хватило бы духу… Нет, не стал обманывать себя Горобец. Не хватило бы.
Кроме опрокинутой кровати и крови, никаких разрушений в квартире не было. Могучая дверь (спецзаказ, трижды патентованный замок) была открыта. Ключ висел рядом, и Горобец поспешно ее запер. Следов взлома не наблюдалось. Либо у них был свой ключ, либо…
На всякий случай Горобец выглянул в окно. Нет, отсюда они попасть не могли. Одиннадцатый этаж. А внизу охрана…
Горобец хлобыстнул залпом полстакана водки — для снятия стресса, быстренько оделся и сбежал вниз.
Охранник бдил. Но на вопрос насчет незнакомых посетителей ответил отрицательно.
«Да что вы, Алексей Викентьевич, пятый час утра».
Горобец не настаивал. Наверняка ночные гости козырнули серьезными «корками» и предупредили, чтоб не болтал.
«Повезло», — подумал Горобец.
Могли бы и его… Как Демона. Неспроста собачка так перепугалась.
Глава восьмая
Выставка современного кельтского искусства
Встречает кошка тролля.
Спрашивает:
— Ты кто?
— Я? Тролль.
— А чем занимаешься?
— Да по-разному. Людям пакости делаю, гажу везде, вещи порчу, шастаю по ногам, жрачку ворую. Типа того. А ты кто?
Кошка задумалась…
— Знаешь, наверное, я тоже тролль.
Катя приехала в офис сразу после лекций. Внутри оказался Карлссон. Один, если не считать компании двух упаковок пива. Катя поздоровалась. Тролль хрюкнул в ответ что-то неразборчивое. Пиво его интересовало куда больше какой-то там Малышки.
Ну и ладно. Катя намешала кофе, достала коробку с пирожными, купленными по дороге, включила комп и настроилась роскошно пообедать… И тут запиликал телефон.
Вероятность того, что трубку возьмет Карлссон, была даже не нулевой — отрицательной. А ведь говорила мама папе: никаких телефонных разговоров за едой. Особенно по работе. В этот момент Катя была полностью с мамой согласна. Но деться некуда, и Катя взяла трубку.
— Извините, пожалуйста, могу я поговорить с Екатериной Петровной?
— С кем? — Катя не сразу сообразила, что Екатерина Петровна — это она. До сих пор по имени- отчеству к ней не обращались.
— С Екатериной Петровной Малышевой.
Блин! Катя напряглась, предчувствуя недоброе.
— Я вас слушаю.
— Екатерина Петровна, это вас Бровко из регионального управления беспокоит.
Ну прямо как в воду глядела.
— Что вам опять нужно? — сердито поинтересовалась Катя, покосившись на Карлссона. Тролль пил пиво. Делал он это чисто по-тролльски: прокусывал банку, с хлюпаньем всасывал содержимое, проглатывал, несколько мгновений наслаждался, томно прикрыв крохотные глазки и широко раздувая ноздри, потом сминал банку в жестяной комочек, ронял на пол, выхватывал из упаковки следующую, полную. Рассчитывать на его помощь в разговоре с чиновником явно не стоило.
— Что вам нужно?
— Ничего, Екатерина Петровна, совершенно ничего! — заверил голос, приторно-сладкий, противный и липкий, как замес дегтя с медом. — Всего лишь хотелось поинтересоваться: всё ли в порядке?
— У
Надо же! Интересно, кто подсуетился? Коля? Или этот пивной слив? — Подобревшая Катя бросила взгляд на Карлссона. Хорошо, когда у тебя есть друзья.
— Если потребуется какая-нибудь помощь… содействие… — журчал чиновник. — Можете твердо рассчитывать!
— Буду иметь в виду, — буркнула Катя.
— Любые просьбы, не стесняйтесь, всё, чем можем. Это ведь наша работа…
Катя, с трудом избавившись от чиновника-липучки, взяла пирожное, свое любимое, эклер…
Но откусить хотя бы кусочек ей опять не дали.
Еще звонок. На этот раз — мобильный. Нафаня прорезался. Неделю не звонил — и на тебе.
— Ну чего? — невежливо поинтересовалась Катя.
Нафаня не обиделся. Бодренько поведал, что приглашает Катю на открытие выставки. В Эрмитаж.
— А что за выставка? — без энтузиазма спросила Катя, глядя на вожделенный эклер. И кофе уже остыл. Вот так желудок и портится…
— «Современное наследие древних культур». Классно, да? Сам придумал!
— А что ж Панихидин твой? У него что, с фантазией совсем плохо?
— Панихидин в больничку угодил! — с искренней радостью сообщил Нафаня. — Прикинь: сотрясение мозга у него! Кто бы мог догадаться! Панихидин — и мозги! А мы думали — там голая кость и винчестер с
