Катя проснулась и обнаружила, что лежит на старинной кровати под балдахином. Приятно попахивало дымком. Катя привстала, ощутив ладонью холодный скользкий шелк покрывала.

В зале царил полумрак. Кроме огромной старинной кровати, другой мебели в комнате не было. Окна прятались за тяжелыми портьерами. В углу, в камине, горел огонь. Единственный источник света.

Преодолевая головокружение, Катя села на кровати. На ней было то самое платье, в котором она была на «празднике». Катины туфли стояли около кровати. Она не стала обуваться. Паркет был гладким и теплым. Катя отодвинула портьеру. За ней обнаружилась оконная ниша. По ту сторону окна было темно.

За Катиной спиной раздался шорох. Она отпустила портьеру, повернулась.

В трех шагах от нее стоял беловолосый эльф.

— Проснулась, — констатировал он. — Быстро.

«Опять… — устало подумала Катя. — Когда же это кончится?»

— Где я? — спросила она.

— Дома.

— У кого дома?

— У тебя, — голос эльфа был ласковым и каким-то… обволакивающим. — Это твой новый дом.

Комната закачалась, Катя пошатнулась и едва не упала. Эльф осторожно подхватил ее…

Придя в себя, Катя обнаружила, что лежит на кровати, а беловолосый сидит рядом и пристально на нее смотрит. Ей показалось, что эльф источает запах можжевельника, но потом она сообразила: пахнет не от эльфа, а от камина: вся комната пропиталась запахом можжевелового дыма. Катя глубоко вздохнула. Встать, открыть окно, глотнуть свежего воздуха… Но сил совсем не было, и голова кружилась. Эльф молча смотрел на нее. Катя никак не могла определить: красив он или безобразен.

— Ну что, закончился ваш праздник? — спросила она.

— Закончился, — ответил беловолосый.

— Значит, я могу уйти? — с надеждой спросила она.

— Куда?

— Домой.

— Твой дом — здесь. — Голос беловолосого был лишен интонаций, отчего казался неживым.

— Мне здесь не нравится.

— Не лги, — спокойно произнес эльф. — Тебе хорошо.

— Нет!

— …А будет еще лучше, — продолжал он, не обратив внимания на Катин возглас. — Сейчас мы начнем ритуал…

— Какой еще ритуал?

— Ритуал Обновления.

Беловолосый протянул руку и погладил Катю по голове.

— Чудесные волосы, — пробормотал он. — Для смертной, конечно. Каких-то десять лет — и прекрасный цветок превратится в сморщенный гриб. Тебе не страшно думать об этом, девица?

Катя напряглась.

«Что это он затевает?»

Рука эльфа скользила по ее волосам, легко погладила щеку, коснулась плеча. У Кати по коже забегали мурашки. Она отстранилась, ухватившись за шест балдахина, села. Похоже, ей стало лучше.

— Что такое, девица? — Эльф был удивлен, лаская ее взглядом. — Тебе неприятны мои прикосновения?

— Эдуард Георгиевич здесь?

— Да, он поблизости.

— Я хочу его видеть!

Да, силы определенно возвращались к Кате.

— Зачем он тебе?

— Хочу, чтобы он подтвердил свое обещание! — сердито сказала Катя.

— Какое еще обещание?

— Он обещал, что ничего подобного… — Катя запнулась. — В смысле, никакого интима…

— Девица, опомнись! — усмехнулся беловолосый. — Эдуард Георгиевич мне тебя подарил. Ты — подарок. Теперь ты принадлежишь мне. Целиком. Твое тело, твое…

— Помогите! — закричала Катя, вскакивая…

Эльф ловко поймал ее за руку, швырнул обратно, хлестнул по лицу кончиками пальцев.

Катя вскрикнула — на этот раз от боли.

— Не зли меня, — произнес он с угрозой. — Или тебе будет очень больно, девица!

Катя тяжело дышала, съежившись на кровати. Ей вдруг стало очень холодно в тонком модельном платье.

«Если я буду сопротивляться, он меня просто убьет, — в ужасе подумала она. — Вот влипла… Что же делать?»

Эльф снова протянул руку. Катя сжалась в комок.

— Ты боишься, — с удовольствием констатировал беловолосый.

— Не боюсь я вас, — пробормотала она, подбирая слова, чтобы ненароком не разозлить эльфа. — Но вы мне неприятны… противны. Отпустите меня!

— Ты глупа, девица. Для смертной счастье — разделить ложе с истинным Туат’ха’Данаанн. Тысячи таких, как ты, мечтают об этом. Разумеется, тебе страшно, но страх делает наслаждение острее. Некоторые твои предшественницы умирали от счастья. У смертных такое слабое сердце… — Эльф ласково улыбнулся. — Умереть от наслаждения — разве можешь ты мечтать о большем счастье? Мы, Ши, любим вас больше, чем вы сами способны любить друг друга. И мы заботимся о тех, кого любим. Но строго наказываем ослушниц!

— Да, мне говорили, что вы относитесь к людям как к домашним животным, — сказала Катя, вспомнив слова Карлссона.

— Как к домашним любимцам, — поправил эльф. — Мы выбираем кого-нибудь из вас… Как вы подбираете уличного котенка. Ты просто не понимаешь, как тебе повезло, что выбор моего друга пал на тебя. Однако не обольщайся. Меня не привлекают смертные. Вы слишком примитивны. Но мне нужно было пройти обряд, чтобы подкрепить свои силы. Для этого Селгарин подарил тебя мне. Ты — подходишь. Твоя невинность, твоя жизненная сила нужны мне. И ты отдашь их мне. Отдашь с радостью, потому что никто из смертных не даст тебе того, что дам я. Сегодня ночью ты познаешь такое, что останется с тобой навсегда. Такое, что после сама откажешься верить, что это было на самом деле, что это — не сон…

Катя слушала беловолосого со страхом, любопытством и недоверием. Она сама не заметила, что перестала дрожать. Эльф продолжал свои речи, не прекращая наблюдать за ней.

— …Если ты переживешь эту ночь, — продолжал он, нежно обнимая плечи Кати, — ты больше никогда не будешь счастлива со смертным. Всю жизнь ты проведешь в погоне за этим сном…

— Не надо… Отпустите, — пробормотала Катя. В камине потрескивали ветки можжевельника. От пахучего дыма у нее снова закружилась голова.

— Подожди, девица, сейчас… — шептал эльф, притягивая ее к себе. — Сейчас ты увидишь…

И вдруг все изменилось: ощущения, краски, звуки, и даже само пространство. Катя почувствовала, что у нее все поплыло перед глазами, ее куда-то понесло, закручивая, как в водовороте. Кровать рухнула куда-то вниз, и Катя — вместе с ней. Единственной опорой оставались руки эльфа. Он прижал ее к груди, и Кате показалось, что они летят, уносимые ветром, студеным, пронизанным белыми вспышками снежинок… Но руки эльфа были еще холоднее. Катю била дрожь; она вспомнила, что должна испытывать неземное блаженство, но всё, что она чувствовала, — жуткий холод. «Опять обманул, — подумала она. — Заговорил… чтобы не сопротивлялась…»