– Вот это да!.. – Черноволосый усмехнулся.
Внезапно женщина поднялась. Не сводя завораживающего взгляда с отползающего пса, шагнула прямо к нему, взяла обеими руками большую лобастую голову – и что-то негромко, с жалостью проговорила на том же неведомом ховрару языке.
Пес взвыл так, словно к нему приложили раскаленный прут. Судорожно рванувшись в сторону, он двумя прыжками исчез в зарослях. Золотоволосая огорченно покачала головой.
Они прошли мимо Миллога, двое пришельцев из сказки, невесть откуда взявшиеся и невесть куда направлявшиеся, идущие налегке, без припасов, без коней, без оружия… Они ушли – а сердце ховрара внезапно сладко заныло, и он, сам не зная отчего, вдруг рухнул ничком на песок и зарыдал.
Золотоволосая странница обернулась. Взгляд удивительных, зовущих, бездонных, как само принесшее ее на себе Море, глаз пронзил Миллога так, что тот скорчился от непонятной сосущей боли в сердце. Ему казалось, что завеса тьмы вот-вот сомкнется над ним – человеческие глаза не могли, не имели права смотреть на это совершенство.
Спутник златокудрой красавицы остановился и покачал головой, негромко произнеся несколько слов на их тайном музыкальном языке. Женщина согласно кивнула.
– Слушай меня! Ты и твой пес – вы пойдете с нами. Хватит искать утопленника. Ты его все равно не найдешь… а от гнева Судьбы мы тебя как-нибудь защитим.
Женщина же поднесла сложенные рупором ладони к губам. Над берегом пронесся зов, ласковый, но в то же время и строгий.
Поджав хвост, из зарослей показался пес. Он тащился так, словно лапы его были перебиты. Женщина удовлетворенно кивнула – и вновь что-то пропела на своем удивительном наречии. Пес взвыл, скребя лапами по песку, затем упал на спину… но потом, отбесившись, покорно поднялся и побрел вслед за новой повелительницей…
ОКТЯБРЬ, 8, НОЧЬ, «СКОПА»
Хоббиту Фолко Брендибэку снились удивительные сны. Казалось, еще только миг назад под лопатками была жесткая, пахнущая смолой палуба «дракона», – а теперь, глянь, он стоит на морском берегу и видит чудовищную волну, что катится, катится, точно хирд великанов гномов, на застывший в ужасе берег.
Катится – и внезапно рассыпается, оставив на не правдоподобно тихой водной глади игрушечный кораблик – точь-в-точь как на старых рисунках, копии которых ему чудом довелось повидать в Минас- Тирите… легендарные эльфийские «лебеди» времен Первой Эпохи и даже еще раньше, чуть ли не эры Великого Марша.
И еще снилось Фолко – он видел, как с этого корабля на берег сошли двое, облаченные в незримые для прочих, призрачные плащи Силы, – той самой Силы, что проявила себя в знаменитом магическом поединке Саурона с Финродом Фелагундом, – безоружные, не нуждавшиеся ни в мечах, ни в копьях или кинжалах, ни в чем, кроме самих себя. Силы своего духа, – как сошли на берег, и пес с горящими, точно топки Моргота, глазами кинулся на них, и был укрощен, и двое двинулись прочь от берега, не боясь никого и ничего…
Хоббит открыл глаза. Вокруг храпели эльдринги. Ни Фарнак, ни Вингетор не рискнули бы теперь бросить якоря. О возвращении также никто не заикался. Все понимали – если оно, это возвращение, и состоится, то прорываться придется с боем.
Фолко привык доверять своим ощущениям. И сейчас этот сон… Но с другой стороны – это ж совершенно невероятно! Белый эльфийский корабль, примчавшийся на гребне небывалой волны, – как такое может быть? Прямого Пути нет!
«…Но с позволения Великих могут еще идти корабли по Прямому Пути…»
Нет, нет, нет! Этого не может быть! А что, если правда? Если исторгаемый отсюда Свет достиг Валинора? Что, если властители Заката решили вмешаться в ход событий? Что, если новые Истари ступили сегодня на землю Харада?.. Кто знает, может, в Смертных Землях больше не осталось тех, кто может внимать слову Запада? Эльфы Запада… – ушли. Эльфы Востока – у них свои пути. Арнор пал, Гондору еще долго-долго предстоит залечивать раны; кто же еще? Орлы? Наверное, Радагаст сумел бы воззвать к ним.
Радагаст или Гэндальф…
«…Не пугай себя пустыми снами, – вдруг подумал Фолко. – Делай что должно; а о Силах станешь размышлять, когда окажешься лицом к лицу с ними.
Спи, Фолко Брендибэк, и думай лучше о том, чтобы тебя сонного не прирезала бешеная Тубала!»
Вингетор распорядился на всякий случай приставить к воительнице стражу.
Это вызвало настоящий взрыв ярости; но Санделло шагнул к взбешенной Тубале, что-то прошептал ей на ухо – и та подчинилась.
Томной, вальяжной красавицей, черноокой, черноволосой, плыла над Полуденными Землями ночь. С разных сторон шли и шли сюда, к затерявшимся в отрогах Хлавийского Хребта стоянкам Хенны, разные, очень разные странники…
ОКТЯБРЬ, 8, УТРО, ОКРЕСТНОСТИ СТАВКИ ХЕННЫ
Солнце только-только взошло. По левую руку вздымались угрюмые громады Хлавийского Хребта, и между протянувшимися далеко на юг длинными руками отрогов по-прежнему лежала тьма. Скоро, совсем скоро жаркие лучи проберутся и сюда, в последнее прибежище ночи, – но пока еще здесь было темно и даже прохладно.
Эовин подняла голову. Глаза горели, словно под веки ей насыпали песка.
Этой ночью они оторвались от преследователей, и девушке удалось немного поспать – Серый же так и не преклонил голову. Вот и сейчас он оставался на страже, правда, вид у него донельзя измученный – словно он всю ночь отбивался от целой рати наседавших врагов. Глаза глубоко запали, под ними набрякли синюшные мешки. Лицо – болезненно-бледное. Он сидел, привалившись спиной к стволу, правая рука судорожно уцепилась за эфес воткнутого в землю меча.
– Нам… надо… идти… – с усилием произнес он.
– Куда? – вырвалось у Эовин.
Они и без того четыре дня петляли, как зайцы, запутывая следы. Первые дни погоня висела прямо-таки на плечах, потом каким-то чудом от нее удалось оторваться. Правда, Эовин сильно подозревала, что тут не обошлось без особых способностей ее спутника – она не сомневалась, что он – великий чародей. Это и притягивало, и пугало. С одной стороны, он такой же человек, как и она, так же испытывает голод и жажду, так же устает, нуждается в сне, а с другой – повелевает могущественными Силами, способен вырвать ее, Эовин, из самой пасти огненной смерти… Кто он? Кто?..
– Нам надо вернуться к… Хенне. – Глаза Серого превратились в настоящие провалы, затопленные тьмой.
«Наверное, так падает тень», – попыталась успокоить себя Эовин.
– Надо вернуться… Потому что у него – ключ… Ключ ко всему… – Кулаки Серого судорожно сжимались и разжимались. – Я знаю, что я – это не я… и когда я смотрел на… на его слепящую Силу… я чувствовал, как память моя возвращается… Пока это лишь отрывки, бессвязные и темные… Я помню, что у меня были сын и дочь…
– Но нас убьют… – робко пролепетала Эовин, как-то сразу вспомнив, что ей всего-навсего пятнадцать.
Серый в упор взглянул на нее, и девушка отшатнулась, точно получив удар в лицо.
– Я пойду туда. И ты пойдешь вместе со мной. Мы либо одержим верх – либо падем. Если мы падем – то всего лишь отправимся за Гремящие Моря… где я уже побывал один раз. Это совсем не страшно…
– К-как? Т-ты побывал?..
– Я умирал, – мрачно бросил Серый. – Смерть стояла у самого моего сердца… и я уже видел раскрывавшийся предо мной Черный Путь… Туда, на Заокраинный Запад, куда ушли эльфы… Но потом… кто-то, наверное, решил посмотреть, что еще я смогу сделать, – и вернул меня назад.
– Но оттуда не возвращаются! Один только Берен…
После победы в Войне за Кольцо многое из эльфийского наследства стало песнями – особенно в Рохане, всегда предпочитавшем слово произнесенное слову начертанному. «Жеста о Лейтан», «Высвобождение из Оков», часто пелась в широких роханских степях, перед золотым троном правителей Эдораса и в простых
