– Так-так… – на Всеобщем Языке произнесла гостья. – Надо же! Хургуз обошел меня! Старый плешивый велбуд! Ты сама откуда?

Эовин хотела гордо промолчать, но черные глаза подавляли всякую мысль о сопротивлении. Губы пленницы открылись словно бы сами собой:

– Эовин. Из Рохана.

Гостья подняла бровь:

– Вот как? Редкая добыча, клянусь всеми песчаными морями великого Тхерема! Как же Хургуз ухитрился тебя поймать? Никогда не поверю, что этот мешок шакальего дерьма осмелился перейти Харнен!

– Почему я должна тебе отвечать? – Эовин собрала все силы. – Кто ты такая?

– Я? – Девушка рассмеялась. – Меня зовут… впрочем, истинное мое имя тебе знать не обязательно, еще наложишь проклятье, пожалуй… Здесь меня прозывают Тубалой, по-тхеремски это значит нечто вроде «охотящаяся во мраке».

Шаги надзирательницы раздались совсем рядом, и Эовин увидела, как темнокожая стражница склонилась перед Тубалой в низком поклоне. Та ответила лишь легким кивком, точно бывалый капитан новобранцу.

– Я не стану говорить. – Эовин боролась, призвав остатки мужества. – Пусть меня убьют, я буду молчать!

– Ну, тебя так и так убьют, будешь ли ты молчать или, напротив, поразишь всех красноречием. – Тубала равнодушно пожала плечами. – А если тебе удастся упросить меня, то я прикончу тебя быстро и без мучений. Быть сваренной в кипящем масле – это, знаешь ли, очень и очень неприятно.

Причем варят тебя медленно, не один час, так что мясо слезает с костей, а человек все еще жив…

Эовин вздрогнула. По телу пробежал озноб.

– Боишься? Правильно. Я ведь тебе не вру. Ну, поговоришь со мной?

Обещаю меткую стрелу прямо в сердце еще до того, как тебя начнут пытать.

Чем ты рискуешь?

– А если ты соврешь? Мне надо покончить с собой наверняка! – вырвалось у Эовин.

Брови Тубалы сошлись. Несколько мгновений она пристально вглядывалась в глаза невольницы, и той казалось, что ее вот-вот разорвут на части тысячи тысяч незримых когтистых лап.

– О, да ты серьезная девчонка! – медленно протянула воительница, задумчиво потирая подбородок. – Кажется, ты и впрямь готова… Слушай, мне это нравится. Клянусь моим луком, я прикончу тебя в любом случае, и здешние заплечники не коснутся тебя своими лапами. – Тубала сбросила с плеча лук и колчан, усевшись прямо на каменный пол рядом с решеткой. – Но, может, все-таки расскажешь?

– Меня схватили в Умбаре, – нехотя выдавила из себя Эовин.

– В Умбаре? – Тубала вновь подняла брови. – Как ты там оказалась? Это ведь довольно далеко от Рохана!

– Я отправилась туда вместе… вместе с одним… человеком. – Она не собиралась посвящать гостью в историю мастера Холбутлы.

– Ого! – Тубала усмехнулась и поерзала, устраиваясь поудобнее. – Обожаю любовные истории! Ну, рассказывай дальше! Он, конечно же, знатный роханский рыцарь? Твой муж?

Эовин густо покраснела.

– Он и в самом деле знатный роханский рыцарь, – отчеканила она. – Он начальствует над одним из полков короля Эодрейда!

– Начальствует над полком?.. Хм… Брего – косноязычен, его никогда не пошлют в Умбар, да вдобавок он давно женат… Эркенбранд стар и может только пускать слюни… Хама слишком молод, его тоже не отправят к Морскому Народу… Теомунд родом из Анориэна, он не знает свободных танов… Эотайн слишком горяч, у Сеорла что на уме, то и на языке – не умеет он скрывать своих мыслей… По всем статьям подошел бы Фрека, но он тоже женат… и недавно… и про невесту его говорили – волосы ее белы как снег… Так кто же у нас остается из Маршалов? Да никого! Так что, мыслю, привираешь ты, подружка…

– Я не вру! – вскинулась Эовин, на миг забыв даже изумление от осведомленности Тубалы в роханских делах. Сама Эовин, конечно, ничего подобного не знала.

Воительница вновь тяжело воззрилась на пленницу. По щекам Эовин потекли слезы, однако она не отвела взгляда.

– Нет, ты не врешь! – с удивлением заключила Тубала. – Так кто же тогда этот роханский витязь? Или он стал Маршалом совсем недавно?

Это был изощренный допрос. Воля Тубалы сковывала сознание Эовин, опутывая его тысячами тысяч цепей; в ушах бился один упорный неотвязный приказ: «Правду! Правду! Правду! Ничего, кроме правды!»

– Какое тебе дело? – простонала Эовин. – Я вижу, ты хочешь что-то у меня вызнать! Не получи-и-и… – И осеклась под пронзающим взором заполненных тьмой глаз. Из горла вырвалось нечто нечленораздельное.

– Вызнать? – Тубала вновь усмехнулась. Казалось, ее жутковатые глаза вообще не способны смеяться. – Да, пожалуй что, и так, девочка. У меня есть к тебе вопрос… а если ответ будет «да»… то обещай мне помочь в одном деле, и тогда, клянусь Черной Скалой Тхерема, я вытащу тебя отсюда!

– Даже сквозь темный загар на щеках Тубалы от волнения проступила краска.

Она говорила горячо, не таясь, словно и не было вокруг враждебного, полного вооруженной стражи дворца, и не расхаживала по коридору, гремя подбитыми железом сапогами, широкоплечая надзирательница…

– Вытащишь меня отсюда? – невольно вырвалось у Эовин. Как бы то ни было, она еще слишком молода, чтобы умирать!

Тубала молча кивнула.

– Но если ты спросишь меня о нашем воинстве…

– Да помолчи ты, дуреха! Все, что мне нужно, я уже знаю. Смотри мне в глаза! И отвечай правдиво, известны ли тебе гномы Торин, сын Дарта, Строри, сын Балина, и… – голос говорившей задрожал, словно от ненависти, – и такой невысокий человек, что командует полком пеших лучников Рохана, мастер Холбутла?! Отвечай быстро!

– Известны, – сорвалось с языка Эовин прежде, чем она успела в испуге зажать рот ладошкой. – Ой!..

– Ну вот и все, – Тубала медленно вытерла пот со лба, – это я и хотела услышать. Знала… Понятно. Они здесь, в Умбаре? Отвечай!

Черные глаза вновь впились в душу пленницы.

«Но ведь нет ничего страшного в том, что я знала мастера Холбутлу!» – спасаясь от самой себя, беззвучно крикнула Эовин.

– Они в Умбаре?! – рявкнула Тубала, вцепившись обеими руками в решетку.

– Да… – завороженно глядя на нее, выдавила Эовин, и ноги ее внезапно подкосились. Всхлипывая, она осела на пол. Голова раскалывалась от боли, глаза жгло…

– Тебя, значит, украли у них из-под носа… Отлично! – Тубала вскочила на ноги. – Ну что ж, я своего слова не нарушу. Сегодня ночью я тебя выведу отсюда! Еще до рассвета ты будешь свободна!

Она круто повернулась на каблуках и тотчас же скрылась. Обессиленная, измученная девушка, все еще всхлипывая, замерла, скорчившись, на роскошных коврах. Сейчас она могла только плакать.