пользой.

Тут я вспомнил про телефон, который дал мне мэр. Вспомнил как о незначительном пустяке, с той короткой и тусклой радостью, с какой вспоминает курильщик о завалявшейся в кармане последней – помятой, отсыревшей – сигарете. Я сунул руки в пустые карманы. Так меня же обыскали дебилы Дзюбы! Они добросовестно вытряхнули из моих карманов весь мусор. Хотя в заднем кармане обнаружилась какая-то измочаленная бумажка, смятая в комочек, напоминающий старую жвачку. Наверняка это старый троллейбусный талон. Я осторожно разворачивал бумажку, на ощупь определяя ее размеры. Нет, талон поменьше будет. Скорее всего, это именно то, что дал мне мэр… Ну, хорошо, допустим, мне удастся разобрать номер. А с какого телефона позвонить? Попросить трубку у Пацана, сказать, что хочу позвонить Игнату? Допустим, Пацан даст свою мобилу. Но при этом он будет стоять рядом, готовый выхватить трубку из моих рук, если я скажу хоть одно неверное слово…

Да что ж это я просчитываю ходы, словно у меня есть выбор? Выбора нет. Шанс – только один, и я либо успею сказать несколько слов командиру отряда специального назначения Стасу Полякову, либо не успею. Вот и все.

Я поднялся на несколько ступенек вверх и постучал кулаком по крышке. Буду звонить из погреба. Пока Пацан поймет, что я говорю не с Игнатом, пока сунет свою глупую голову в люк и станет махать руками, чтобы выхватить у меня телефон, я успею сказать главное.

Крышка поднялась. Я зажмурился от ослепительного света.

– Чего тебе, червь могильный? – спросил Пацан.

– Я согласен, – ответил я. – Дай мобилу, я позвоню Игнату и спрошу, где он.

– Диктуй номер, я ему сам позвоню.

– С тобой он не станет разговаривать.

Пацан потянулся к поясному чехлу, но вдруг засомневался в искренности моих намерений. К люку подошел усатый. Он уже был одет, серый пиджачок скрывал наплечную кобуру, в которую усатый заталкивал «макаров». Две пары ног стояли на краю ямы, у самого моего лица.

– Тебе не поздоровится, если ты вздумал шутить, – предупредил усатый. – Поднимайся!

– Мне удобнее звонить отсюда, – возразил я, но Пацан ткнул меня в лоб кончиком своего ботинка.

Фокус не удался. Мне пришлось подчиниться. Усатый кивнул на табурет. Я сел. Пацан расчехлил трубку и, крепко сжимая ее в кулаке, поднес ее к моему лицу.

– Набирай номер! Говорить будешь с моей руки.

Усатый, дабы еще больше убедить меня в том, что шуток не потерпит, вынул пистолет, оттянул большим пальцем курок и приставил ствол к моему затылку. В таких условиях мне еще ни разу не приходилось звонить. Но отступать было поздно. Будь что будет, но шанс спасти Ирину я должен был выбрать до конца. Если повезет и Стас Поляков вытащит ее из «обезьянника», Ирина перескажет ему все, что узнала от меня. Хоть какая-то польза от моего бестолкового усердия… Я стал тыкать пальцем в клавиши телефона, который Пацан держал передо мной. Надо подумать, как в нескольких на вид безобидных словах передать Полякову максимум информации. Сначала, не называя Полякова по имени, я представлюсь. Он должен вспомнить мою фамилию – мэр обещал, что расскажет ему обо мне. Следовательно, Поляков догадается, о чем я намерен с ним поговорить. Потом можно будет задать несколько универсальных вопросов, которые не вызовут подозрений у Пацана и усатого. Например: «Где ты сейчас находишься?» Или: «Я хочу тебя разыскать»…

А дальше – экспромт и надежда на удачу. Возможно, я успею сказать главное до того, как пуля пробьет мой череп и выплеснет мозг вместе с костной крошкой на белую стену… Я закончил набирать номер и прижался ухом к трубке. Усатый еще сильнее вдавил мне в затылок ствол пистолета. Сейчас пойдут гудки. Я пошевелил во рту пересохшим языком: готовься, дружок, к скороговорке. Сейчас посмотрим, кто быстрее, ты или пуля…

Напряжение было столь велико, что когда вдруг в полной тишине тонко засвистела Токката ре минор Баха, мы все вздрогнули и Пацан чуть не выронил трубку, а усатый чуть не нажал на спусковой крючок.

– Кто это еще? – пробормотал усатый и метнулся к столу, где свистел и дрожал его мобильный телефон.

– Может, Фобос? – с надеждой произнес Пацан.

У меня вдруг стали ватными ноги, и от счастливого, невероятного, дикого подозрения захотелось закричать не своим голосом. Абсурд! Черное смешалось с белым, небо стало землей, а море – небом? Или… или произошла страшная ошибка, мэр дал мне совсем не тот… Нет, страшно подумать. Хочется закрыть глаза, забраться в погреб и посидеть там в одиночестве и темноте.

Усатый схватил телефон, но вдруг замер, не донеся трубки до уха, и с перекошенным лицом взглянул на меня. И я понял, что ему в голову пришла та же мысль. Пацан напрягся, как пружина; он чутьем понял, что происходит нечто из ряда вон выходящее, но не понимал, откуда это выходящее ждать, с какой стороны.

Усатый все же включил телефон, поднес его к уху. Не сводя с меня настороженного взгляда, он негромко произнес:

– Алло…

– Привет, – ответил я.

Мы смотрели друг на друга перекошенными физиономиями.

– Что за чушь?! – воскликнул усатый, отключая телефон и зашвыривая его на койку. – Твоя фамилия Вацура?

– Да, – с волнением ответил я. – А ты Стас Поляков?

Усатый, то есть Стас Поляков, схватился за голову, покачал ею и застонал: