было бы сделать, но у сержанта нет сердца…

Нестерова подняли на руки, внесли в перевязочную, раздели, положили на холодный жесткий стол. Фельдшер прикрыл голое белое тело офицера простыней.

Врачи обступили стол. Женщина в очках срезала ножницами грязный, пропитанный кровью бинт. У окна, спиной к Нестерову, сидела медсестра и заполняла формуляр:

— Звание?

Нестерову подали стакан с водой:

— Выпейте!

— Спирта бы…

Его не поняли.

— Звание?

— Лейтенант.

Он склонил голову набок и увидел себя в зеркале. Черное лицо и прозрачное тело. Посреди груди — дырочка. Всего одна крохотная дырочка. А у Шарыгина нет сердца…

— Должность?

— Командир взвода.

Его знобило. Холодные, чистые руки врачей коснулись груди. Фельдшер низко склонился:

— Вам плохо?

— Когда же я наконец умру?..

— Фамилия?

— Нестеров…

Врач крепко сжимал его запястье, прощупывая пульс.

Фельдшер приложил к ране тампон.

— Срочно на операцию. Срочно, — сказал негромко один из врачей.

Офицеры расступились, и Нестеров увидел Ирину. Она молча смотрела на него, и в глазах ее застыло недоумение.

«Чистенькая, накрахмаленная, — вдруг с отвращением подумал Нестеров. — Музыка, танцы… Как это все гадко! И ты тоже виновата, что Шарыгина уже нет…»

— Тебе больно? — спросила девушка.

«Почему она здесь? Что она спрашивает? Шарыгина унесли туда, а она здесь. Хоть бы заплакала, что ли?»

— Ты не узнал меня? — одними губами прошептала Ирина и вымученно улыбнулась.

— Ненавижу, — с трудом выдавил из себя Нестеров.

Все поплыло перед его глазами, замелькала заслонившая собой мир цветастая мозаика, закружились, как грампластинка, замысловатые геометрические фигуры — они переплетались, наслаивались друг на друга, стекали тягучими цветными слоями с острых граней белоснежных гор, дробились на радужные брызги, и Нестеров падал и падал в бесконечную пропасть все глубже, все дальше…

Палата. Ослепительный белый свет. Настолько ослепительный, что лицо следователя из военной прокуратуры кажется присыпанным мукой.

— Я к вам вот, собственно говоря, по какому вопросу. Нас интересуют подробности гибели группы сержанта Шарыгина. Вы, как свидетель, могли бы многое рассказать.

— Свидетелем я не был, — медленно ответил Нестеров, не сводя глаз с лица следователя. — А все, что знал, уже написал в рапорте начальнику штаба.

Следователь закивал головой:

— Все верно… Но меня интересуют еще кое-какие сведения. Я хочу понять, почему группа Шарыгина оказалась так далеко от основных сил роты.

— Вы спрашивали об этом Воблина?

— Спрашивал. Он сказал, что вы за что-то недолюбливали сержанта и часто ставили ему слишком рискованные задачи.

— Подонок…

— Аккуратнее с выражениями, лейтенант!

— Задачу сержанту ставил не я, а Воблин… — сказал Нестеров.

— Воблин? — усмехнулся следователь. — Начальник штаба батальона обычно командует батальоном, а не отделением. Ответственность за действия своих подчиненных несете вы, а не начальник штаба.

— И все же Шарыгину приказывал Воблин.

— Хорошо, допустим. Но кто это может подтвердить?

— Сейчас уже никто.

— В каком смысле?

— Бойцы, которые получали от Воблина задачу, погибли вместе с Шарыгиным.

— То есть живых свидетелей нет?

— Нет.

— И вы по-прежнему утверждаете, что группа Шарыгина оказалась в отрыве от роты по вине Воблина?

— Да, по вине этого подонка.

Следователь резко поднял голову. Ручка замерла в его пальцах.

— А откуда вы знаете, что конкретно поручил Воблин Шарыгину?

— Воблин поставил меня в известность.

— Вы не пытались ему возразить?

— Приказы не обсуждаются. А невыполнение приказа в боевой обстановке грозит судом военного трибунала.

— А за что вы недолюбливали сержанта? Я собрал на него характеристики — от командира роты, от секретаря комсомольской организации, поговорил с сослуживцами. Все характеристики безупречны. Шарыгин — прекрасный товарищ, смелый и мужественный боец. Что вы с ним не поделили?

«Знает?» — думал Нестеров, вглядываясь в пытливые глаза следователя.

— Что вы от меня хотите? — спросил он.

— Выявить меру ответственности каждого офицера батальона за неоправданно высокие потери.

— Да, — ответил Нестеров. — Я виноват. Виноват в том, что не застрелил Воблина. Виноват, что разрешил Шарыгину оторваться от роты. Виноват, что не развернул свой взвод на сто восемьдесят и не повел его домой, на родину.

— Это все патетика, Нестеров! — строго заметил следователь. — Мы выполняем в Демократической Республике Афганистан интернациональный долг. Вы офицер, который присягал своей Родине…

— Это тоже патетика.

— Ну, хорошо, — после недолгой паузы произнес следователь. Он склонился над блокнотом и что-то пометил в нем ручкой. — Давайте вернемся к операции. Вы вели переговоры с группой Шарыгина?

— Нет, это было невозможно — особенности рельефа.

Следователь искренне удивился:

— Как же? Выходит, группа была отпущена на произвол судьбы? И вы, командир взвода, даже не контролировали передвижение ваших подчиненных? Даже не организовали взаимодействие?

— Я ничего не мог сделать. Я сам был отпущен на произвол судьбы.

— То есть в боевой обстановке вы не смогли хладнокровно и правильно оценить ситуацию и принять правильное решение?

— Можно вопрос: а вы когда-нибудь на войне были?

— У меня другие обязанности, лейтенант! — вдруг резко повысил голос следователь. — Не надо корчить из себя героя! Вы не герой, вы преступник! По вашей вине, из-за вашей трусости погибли люди!

Нестеров нервно глотнул и закрыл глаза.

— Я понимаю, — несколько смягчился следователь. — Это тяжело осознавать. Потому я данной мне властью хочу разобраться во всех деталях и точно определить меру вины каждого офицера. Не беспокойтесь, и Воблин, и Звягин, и Вартанян ответят за все свои ошибки и промахи. Все ответят. Все…