рассмеяться, чтобы подчеркнуть удачную шутку.

Иданфирс засмеялся тоже:

– Тебе это и не удастся, мой верный старый воин, на это есть и моя воля.

Хакан коротко взмахнул рукой. И тут же в горло Арпоксая вонзился свистящий в полете кинжал – телохранитель Савл прекрасно и без колебаний исполнил свою работу.

– Верность мертвых – наилучшая в этом мире, потому что ненарушима. Постарайся же, мой Арпоксай, сохранить ее и в мире ином и не таи обиду, – произнес Иданфирс, обращаясь уже к безмолвному трупу бывшего своего слуги. – Мне не нужен твой секрет, и пусть он останется навек непроизнесенным. Неси его и дальше, в царство другого владыки – Аида, и делай это с достоинством, как поступал при жизни. И пусть Апи пребудет твоей заступницей.

Однако на другой день Базанов не смог исполнить данного себе обещания прояснить дело с письмом и перевод археолога Забелина с «глупого» документа весьма древней эпохи положил до поры в рабочий стол. Чтоб был под рукой, да и не хотелось Андрею Николаевичу хранить письмо в доме, вместе с остальным княжеским архивом. К которому, надо сказать, он так и не прикоснулся – настолько тревожно и как-то даже боязно сделалось у него на сердце после вскрытия и прочтения фельдъегерского пакета. А важный, относительно конечно, человек перенес встречу. И немыслимо было его торопить, ведь не станешь же посвящать занятого и ответственного чиновника в суть почти смехотворных и пока ничем не доказанных опасений, да и в будущем вряд ли стоило это делать. Поэтому встреча по необходимости определена была носить как бы косвенный характер. Базанов состряпал и правдоподобную легенду, зачем ему вдруг понадобился случайный и неблизкий знакомец; к тому же услуга, некогда оказанная Андреем Николаевичем важному человеку, скорее выходила пустяшного свойства. И как же Базанов корил и проклинал себя после, когда каждый день уже шел в счет, за то, что не настоял на обязательности встречи.

Как уже говорилось однажды, Андрей Николаевич имел мировоззрение, более близкое к научному, и склонен был допускать в реальном мире лишь материальные, проверяемые в практическом опыте причины. Церковь и связанные с нею чудеса и легенды Базанов полагал не лишним, но вовсе не обязательным атрибутом морального облика отдельно взятого общественного устроения, то есть видел в религиозном культе и его отправлениях только вспомогательный механизм нравственного совершенствования. Но не более. А мифы о сказочных воскрешениях, шествиях по водам, исцелениях калек готов был признать за красочные и образные аллегории, долженствующие демонстрировать людям темным прописные истины.

И как то и случается непременно и всегда именно с закоренелыми скептиками, живущими исключительно в мире научных, эмпирических представлений, первое же столкновение его не подготовленного к вторжению сознания с иррациональными силами привело Базанова в смущение и беспокойство и породило нечто похожее на страх беспомощности. Он вступил на территорию, существование которой отрицал и опыта передвижения по ней не имел совершенно. Андрей Николаевич, в отличие от большинства своих современников, претендовавших на звание интеллектуалов, не вдохнул с воздухом идеологической свободы даже и грамма интереса к потусторонним и оккультным исследованиям, кои Базанов почитал абсолютно вредными и антинаучными. Он и гороскопов не читал, и на картах пасьянсов не раскладывал, и даже потешался над бедным Мухой, верившим в наличие у человека энергетического, астрального биополя. За что и поплатился. И у Базанова теперь не оставалось никакого иного выхода из психологического тупика, кроме как начать собственное расследование относительно «глупого письма» и тем самым снять с себя овладевший им внезапно страх и доказать на деле, что черта не существует и святая вода – суть лишь примитивное Н2О. Безудержный ужас, накативший на Андрея Николаевича прошедшим вечером под впечатлением от письма Забелина, наутро вызвал угрызения совести и натуральный стыд, и даже выпитая почти залпом жалкая бутылка вина ничуть его не оправдывала. Тем более что страх никуда не ушел, а как бы затаился в нем до поры. Состояние это было неприятным до крайности, и Базанов ближе к концу рабочего дня решительно снял трубку и вызвал к аппарату своего ответственного должника. Впрочем, дело свое он обставил нужным образом и, повздыхав над бюджетом, отважился раскошелиться. Должник слыл падким до халявы и кулинарных удовольствий эпикурейцем, и Базанов пригласил его для верности в ресторанчик неподалеку, может, не самый дорогой, зато вкусный и солидный, часто посещаемый чиновниками средней руки все того же финансового министерства. Заведение прозывалось «У Хоттабыча» и имело соответственно несколько восточный колорит. Встреча была назначена на завтрашний вечер.

Ответственный работник, страшно сказать – администрации самого президента, в коей он, по чести и образно говоря, служил десятым помощником младшего советника, некий Олег Поликарпович, явился без опоздания. В нем и вправду велика была жажда до любых бесплатных подачек и привилегий. Но именно на это и надеялся втайне Базанов, зная Олега Поликарповича как пронырливого и, что важно, довольно хвастливого собирателя всяческих слухов и более-менее правдоподобных сплетен.

Когда положенные градусы были достигнуты и все прилагающиеся к ним блюда съедены, наступило время уже чистого пития и непринужденной беседы. Свой крошечный, надуманный вопрос-консультацию Базанов задал давным-давно и получил исчерпывающий ответ. А собеседник его и подавно был доволен, что откупился так дешево, поделившись малозначимой информацией по ерундовому поводу. Оттого Базанов особенно начал нравиться Олегу Поликарповичу и даже годился в более близкие приятели. Тем паче что казался нетрезвому уже десятому помощнику самым подходящим и доверчиво восторженным слушателем его седых с бородой кремлевских сказаний. Значимость в собственных глазах росла у помощника с каждой минутой, а вместе с ней росло и тревожное внимание Базанова. Наконец, залучив удобный момент себе в компаньоны, Андрей Николаевич и выложил с нарочитой небрежностью заветный свой вопрос.

– А помнишь, Олег, – к этому моменту оба собутыльника уже перешли на временное «ты», – помнишь, как нашему верховному, – тут Базанов благоговейно воздел очи к потолку, – на день рождения добыли подарок из Оружейки? Не ты ли мне и рассказывал?

– Не я. И не подарок то был вовсе, – оживился помощник, почуяв новую возможность распустить павлиний хвост и похвалиться своим всезнанием. – Я бы тебе такую глупость ни в жизнь бы не сказал. А на самом деле случилось это так…

И Олег Поликарпович поведал историю, представлявшую для него всего лишь очередной кремлевский анекдот, а для Базанов, чем далее, тем очевидней доказывавшую, что вляпался он не в свое дело, и похоже, по первое число.

– Семь лет, почитай, уж прошло, да я и не там вовсе работал в это время. Говорят, затеял всю авантюру тогдашний думский председатель Кукуев, очень за свое место трясся. И без Турандовского не обошлось. Этот куда хочешь пролезет. Ну «принцессе»-то с рук сошло, какой с него спрос, а вот Кукуев поплатился. На следующих же выборах его и прокатили, даже в партийные списки не внесли.

– А что было-то? – постарался направить Базанов откровения помощника в нужное русло.

– Что? Да ничего особенного. Обычный подхалимский выпендреж. То ли уговорили они с Турандовским, а может, и подкупили или даже запугали какого-то бедолагу-хранителя из Оружейки. И тот выдал им во временное пользование эту шапку. Все же день рождения Самого. Попробуй что возрази. Понятное дело, везли с охраной и с эскортом. На бархатной подушке с кистями. Так и поднесли два дурака. Верноподданнические чувства выражали.

– И что Ермолов? Неужто принял? – вроде с сомнением, а на самом деле с содроганием спросил помощника Базанов.

– Принял. Да, говорят, у него и выхода особенного не было. Там ведь «наблюдатели» сидели за столом. Послы и прочая шушера. Думали, так и нужно. Дескать, языческий обряд у дикой восточной демократии. Зачем лишний раз акцентировать. Подумаешь – шапка. Не корона же, в самом деле. А Василицкий, он тогда уже на страже стоял подле Самого, им и наплел. Мол, традиция, обычай, преемственность исторической власти… Те покивали и стали смотреть. Про шапку-то первый раз в жизни слышали. И потом, это же не официально, а так, в атмосфере дружеского застолья.

– А дальше-то? Дальше что было?! – изобразив воодушевленный интерес и как бы требуя захватывающих подробностей, воскликнул Андрей Николаевич.

Помощник немедленно откликнулся, ему и самому желалось продолжить:

– А дальше Ермолов наш, молодчага, как ни в чем ни бывало, как будто каждый день ему шапки из