Мишку они выследили еще осенью, до снега. Выслеживали аккуратно. Не потому, что боялись. Не медведица с медвежатами, чай, а здоровенный лесной хозяин. Такой зря рисковать не станет, предпочтет убраться с человечьей дороги. Вот то-то и оно. Уйдет – и ищи его потом. А так – вот он. Хороший мишка. Жирный. Такой как осенью заляжет – так до самой весны проспит.

По указанию наставника Серега наблюдал за зверем очень внимательно. Как ест, как двигается, как купается. Днем наблюдал, а вечером слушал варяговы байки про варяжских воинов, что у могучего мишки воинскому делу учились. А иные даже сами медведем перекидывались при необходимости. Сила зверя, помноженная на человеческий ум и отвагу (сам-то мишка трусоват), вершили чудеса. Тем более что такого оборотня сталь не берет, а только особое, с наговором, оружие.

Серега в байки насчет оборотней не очень-то верил, тем более что Рёрех честно признался, что таких, перекидывающихся, сам он не видел, а только байки слыхал. А вот к «звериной» технике относился серьезно. Еще с «той», цивилизованной жизни. «Школа богомола», «Школа обезьяны»…

Один из варяговых горностаев взобрался на Серегино плечо. Только так их Духарев и различал: один признал нового человека, второй – нет.

Несмотря на немалый рост, Духарев предпочел бы «школу горностая» «школе медведя». Рядом со стремительным, обтекаемым, как пуля, зверьком Топтыгин выглядел неуклюжим увальнем.

Медведь перестал есть обычную пищу, зато жрал траву, какую-то глину… в общем, малосъедобные вещи. Постился по-своему, по-медвежьи.

– Скоро заляжет,– определил Рёрех. И точно. Мишка еще несколько дней пошатался по лесу, помечая территорию, а потом забрался в берлогу под вывороченной старой березой и больше не объявлялся.

– Всегда тут спит,– заметил варяг.

– Зачем тогда мы его пасли? – осведомился Серега, который предпочел бы не за мишкой ходить, а лишний раз с мечом или копьем поработать.

– Надо – вот и пасли,– отрезал варяг.– Больше сюда не ходи. Пускай спит до времени.

За мишкой пошли после третьего снега. Точнее сказать, после зарядившего на целую неделю снегопада. Пошли на лыжах, коротких и широких, подбитых снизу остистым мехом. На голове у Духарева красовался шлем, похожий на строительную каску: формой и натянутыми изнутри кожаными ремешками. Правда, в отличие от каски, шлем был довольно тяжелый, да еще «украшенный» прицепленной к краям кольчужной бармицей. На плечах у Сереги, под курткой из лосиной шкуры, наличествовал пластинчатый панцирь. Вообще-то его полагалось надеть не под, а поверх куртки, но он и так еле налез. Вооружен был Духарев крепкой рогатиной с упором и узким топором на длинной рукояти. Серега предпочел бы меч, но Рёрех велел взять топор. Что ж, ему виднее. Сам варяг ничего, кроме лука, не взял.

– Может, добуду кого,– заметил он.– А мишка твой. Сам и завалишь.

Если бы Серега не знал точно, где медвежья берлога, так и не нашел бы. «Вентиляционная» дырка в снегу оказалась прикрыта молоденькой елочкой. Заметить слабый парок, выходящий из отверстия, было практически невозможно.

– И что теперь? – спросил Духарев.

– Палку подлинней сруби да пошуруй внутри,– сказал Рёрех.– Вот он и вылезет.

Серега послушно вырубил шест, сунул его в сугроб и принялся шуровать.

Из берлоги раздалось недовольное ворчание. Серега выпустил шест и поспешно схватил воткнутую в снег рогатину.

– Еще шебурши! – недовольно буркнул стоящий поодаль Рёрех.– Это он во сне бурчит.

Серега снова взялся за палку.

Рычание стало громче…

– Счас полезет! – крикнул варяг.

Когда его наставник сказал «полезет», Серега именно так себе это и представил: из сугроба медленно вылезает недовольный мишка. Представление это было правильно только в одном. Мишка действительно оказался недоволен. А точнее сказать: очень недоволен! Просто в бешенстве. И то, что произошло в следующий миг, меньше всего соответствовало ленивому слову «полезет».

Сугроб внезапно взорвался. Как будто гранату внизу рванули. И в этом снежном гейзере как-то сразу материализовался стоящий на задних лапах здоровенный медведь.

Мгновение назад его и в помине не было – и вот он уже здесь и летит на Серегу, размахивая лапищами. А лапищи эти машут уже над Серегиной головой. Удивительно, что Духарев успел отбросить шест и схватить рогатину. Но он успел – и дальше, на рефлексе, всадил ее в мохнатую мишкину тушу…

Тр-ресь! – рогатина с хрустом переломилась, Серега полетел в сторону, а мишка пронесся мимо, с шумом упал на четыре лапы, развернулся со скоростью фигуриста, снова встал на задние лапы и, ревя, попер на глупого человечишку.

Серега, однако, успел вскочить на ноги и даже высвободить из петли топор.

Первый удар он нанес мишке прямо в морду… И мишка смахнул этот удар небрежным движением лапы, а второй лапой треснул Духарева по голове. Серега успел присесть, и медвежьи когти, лязгнув, вскользь проехались по шлему. Духарев отпрыгнул вбок, пропуская зверя мимо, и, широко размахнувшись, двумя руками всадил топор в бурую свалявшуюся шерсть медвежьей спины. Он услышал громкий хруст и тут же – рев такой силы, что захотелось присесть и заткнуть уши руками. Но он этого не сделал, а выпустил рукоять безнадежно застрявшего топора и шарахнулся в сторону. Медведь на мгновение потерял его из виду, и этого мгновения хватило, чтобы Серега успел вынуть из чехла нож.

А зверь уже снова шел на него, прорываясь сквозь мягкий белый снег, обильно пачкая его кровью, но не проявляя ровно никаких признаков слабости.

Духарев отступал, сжимая в руке нож, но сама мысль о том, что эдакую махину можно остановить двадцатисантиметровым ножиком, казалась столь же забавной, как попытка детской лопаткой остановить самосвал.

Внезапно, сквозь медвежий рев, до Серегиного слуха донесся громкий шлепок – и он увидел, как шкура на мишкиной груди лопнула и из длинного меха сам собой вылез красный цветок.

Медведь рыкнул как-то по-особому, удивленно, повалился на бок, и Духарев увидел варяга, сжимающего лук с наложенной стрелой.

Не опуская лука, Рёрех прохромал по окровавленной траншее в снегу – к медвежьей туше, остановился в трех шагах, оглядел ее и вернул стрелу в колчан.

– Готов,– удовлетворенно сообщил он.– Как он тебе, Сергей? Хорош?

– Нет слов,– подавляя дрожь, ответил Духарев.

Снял шлем и поглядел на оставшиеся на металле следы когтей.

– Сам цел? – спросил варяг.

– Вроде бы…

Удивительно, но царапины остались только на шлеме. Серегу зверь не задел ни разу.

– Тогда давай живо за лошадками,– распорядился Рёрех, вынимая из единственного сапога кривой нож.– А я пока мишкой займусь.

Неожиданно ударил мороз. Да такой, что у деревьев стволы трещали, градусов тридцать. Что особенно поразило Серегу, так это то, как быстро, едва ли не за одну ночь их лошадки от ушей до копыт обросли мохнатой шерстью. Люди на такое были не способны, поэтому время занятий на свежем воздухе пришлось ограничить, а тренировки с луком и вовсе отложить. Внутри священного дуба, на гранитном камне с естественным углублением посередине, теперь все время горел костерок, над которым, следуя указаниям варяга, Серега установил некое подобие шатра. Материалом для шатра послужила ткань, вымазанная глиной. Конус заканчивался толстой кишкой из той же ткани, выставленной в дупло на «втором этаже». Такая отопительная система, с точки зрения Духарева, была довольно-таки пожароопасна, и дыму от нее было изрядно, но грела нормально. К ночи камень прилично нагревался, а в углублении накапливался изрядный слой углей, на которых можно было и котелок вскипятить, и медвежатину поджарить. Как-то раз варяг развлек ученика фокусом: зачерпнул этих, еще красных углей голой рукой и с полминуты пересыпал с ладони на ладонь. Затем объяснил, как он это делает и что чувствует, а потом предложил Духареву сделать