налицо, как говорится.
— Обычный учитель ни к черту не годится, когда речь идет об особенных детях, — проворчала Констанса.
Директриса возмущенно всплеснула руками.
— Похоже, вы не слушаете, — заявила она. — Если бы это зависело от меня, я бы завтра же вернула Коррейю. Но все упирается в деньги. Нам урезали финансирование.
Констанса подалась вперед.
— Сеньора директор, — произнесла она, стараясь сохранять спокойствие. — Наличие в школах педагогов для детей с особенностями в развитии определено законодательством. Заметьте, это не наш каприз, и ничего сверхъестественного мы не требуем. Существует закон. Мой муж и я всего-навсего просим вас его соблюдать. Нам не нужны одолжения. Соблюдайте закон.
Директриса вздохнула и опустила голову.
— Закон суров, а жизнь еще суровей. В нашей стране вообще прекрасные законы, вот только условия для их соблюдения подкачали. Что толку требовать от меня держать в школе дефектолога, если мне не выделяют денег, чтобы ему платить? Господа депутаты могут принять закон, ну, например, о том, что каждый… обязан жить вечно. Превосходный закон, вот только невыполнимый, ведь люди вечно не живут. Надо быть реалистами. Так же и в нашем случае. Просто кому-то позарез надо было принять самый справедливый, самый прекрасный, самый гуманный закон, достойный развитого современного общества. Но никто не подумал, как воплотить его в жизнь.
— Но что же нам делать, сеньора? — спросил Томаш. — Оставить все как есть?
— Да, — поддержала мужа Констанса. — Как нам быть?
Директриса сняла очки и протерла стекла оранжевой фланелевой тряпочкой.
— На самом деле у меня есть к вам предложение.
— Какое?
— Как я уже сказала, мы не сможем вернуть Коррейю. Но я могла бы попросить профессора Аделаиду позаниматься с Маргаритой.
— А у нее есть специальная подготовка?
— Дело мастера боится, сеньора.
— Я спрошу по-другому. Ей когда-нибудь приходилось работать с такими детьми?
Директриса поднялась из-за стола.
— Давайте пригласим ее сюда, — сказала она так, словно давно все решила наперед. И крикнула, распахнув дверь: — Марилия, позови, пожалуйста, профессора Аделаиду.
Отдав распоряжение, директриса вернулась за стол и водрузила очки на переносицу. Томаш и Констанса с опаской переглянулись. Они пришли в школу с намерением отстаивать права своей девочки на хорошего учителя до последнего и не были готовы к компромиссам. Маргарите было вполне по силам догнать своих ровесников, если бы нашелся толковый учитель, способный ей помочь.
— Можно?
В кабинет вошла профессор Аделаида, большая, мягкая, источавшая материнское тепло. Она походила на деревенскую матрону, сдержанную, надежную и добродушную. Поздоровавшись с родителями, женщина заняла место у стола.
— Аделаида, — начала директриса, — вы знаете, что нам пришлось расторгнуть контракт с профессором Коррейей, который помогал нашей Маргарите. Могу ли я просить вас позаниматься с девочкой в этом году?
Аделаида кивнула.
— Да-да. Я как раз хотела поговорить с вами о Маргарите и Уго. — Уго учился в параллельном классе и тоже страдал триссомией 21. — Жаль, что профессор Коррейя больше у нас не работает, но я готова заниматься с ребятами, сколько нужно.
— Одну минутку, профессор Аделаида, — перебила Констанса. — У вас есть специальное образование?
— Нет.
— А вам уже приходилось работать с такими детьми?
— Нет. Но больше некому.
— И вы считаете, что с вами Маргарита сумеет продвинуться?
— Думаю, да. Я сделаю все, что от меня зависит.
— Спасибо за участие, — вступил Томаш, — но мне хотелось бы, чтобы вы поняли одну очень важную вещь. Маргарите не нужны занятия ради занятий. Ей нужен прогресс. Каждый урок должен приносить моей дочери пользу. Иначе какой в них смысл?
— Думаю, мы с Маргаритой добьемся прогресса.
— Насколько я понимаю, вам никогда не приходилось учить ребенка с триссомией 21. Между прочим, педагог-дефектолог — это даже не учитель в привычном понимании. Он преподаватель и одновременно психотерапевт, который корректирует поведение ребенка и помогает ему развиваться. При всем уважении к вам, сеньора, боюсь, вы не годитесь на эту роль.
— Возможно, мне и вправду не хватает специальных знаний и навыков, но…
— Послушайте, — вмешалась директриса, явно недовольная оборотом, который принял разговор. — Давайте исходить из реального положения вещей. Профессор Коррейя не вернется. Но у нас есть Аделаида. Всем нам известно, что у нее нет специальной подготовки. Но выбора у нас тоже нет. Надо пользоваться любой возможностью, чтобы решить проблему. Это не самый лучший выход, но для нас он, к сожалению, единственный.
Констанса и Томаш обменялись напряженными взглядами.
— Госпожа директор, — проговорил Норонья. — То, что вы нам предлагаете, не решит проблему Маргариты. Зато решит вашу проблему. — Он сделал ударение на слове «вашу». — Вы не пытаетесь помочь, вы от нас отмахиваетесь. Это же очевидно. Нашей дочери нужен педагог-дефектолог. Повторяю: дефектолог, — Томаш произнес это слово почти по буквам. — Ей нужен результат, а не занятия ради галочки. С профессором Аделаидой мы результатов не добьемся. Профессор Аделаида — не выход.
— Ничего другого я вам предложить не могу, — заявила директриса, отметая возражения энергичным взмахом руки. — С вашей девочкой будет заниматься профессор Аделаида.
— Простите, но мы не согласны. Мы требуем педагога-дефектолога, как положено по закону.
— Да забудьте вы о законе! Вы что, не слышали? У школы нет на это средств. — Директриса смерила супругов открыто неприязненным взглядом. Потом глубоко вздохнула, словно приняв против собственной воли тяжелое решение: — Раз вы отказываетесь от дополнительных занятий с вашей дочерью, я прошу вас подписать соответствующую бумагу.
— Мы не станем этого подписывать, потому что мы хотим, чтобы с Маргаритой занимались дополнительно. Но это должен быть специально подготовленный педагог. А ваша учительница, при всем к ней уважении, просто не справится.
Директриса простилась с родителями сухо, а они покинули школу злыми и подавленными. Ждать милостей от государственной школы не приходилось; по-хорошему, Маргарите давно надо было нанять частного учителя. А этот вопрос, как и все на свете, упирался в деньги, которых семейству Норонья вечно не хватало.
Томаш заглянул в блокнот, чтобы уточнить адрес. Лена жила на улице Латино-Коэльо, в старинном доме, который явно требовал ремонта. Входная дверь была приоткрыта. Толкнув ее, Томаш оказался в холле, выложенном потемневшими, потрескавшимися от времени, кое-где отлетевшими изразцами; свет, проникавший с улицы, освещал лишь центральную часть подъезда, тем гуще казалась притаившаяся по углам тьма. Томаш ощупью добрался до деревянной лестницы, каждая ступенька которой пронзительно скрипела, словно возмущаясь бесцеремонностью пришельца, потревожившего ее сладкий сон. От стен пахло плесенью и сыростью, как во всех без исключения старых домах Лиссабона. Томаш поднялся на второй этаж; покрутившись на лестничной площадке, довольно быстро нашел нужную дверь. Норонья надавил на черную кнопку звонка, и квартира отозвалась мелодичным «динь-дон». Послышались шаги, клацнул замок, и дверь отворилась.