— Отлично, отлично! — Савильяно указал на удобные кожаные кресла в углу кабинета. — Пожалуйста, садитесь.

Устроившись в кресле, Томаш принялся изучать кабинет. Все в нем дышало здоровым консерватизмом, от обитых дубом стен до мебели восемнадцатого века, по виду итальянской и французской. Из широкого окна открывался вид на каменные джунгли Манхэттена. Томаш определил, что окно выходит на юг с его небоскребами, сверкающей крышей величественного Крайслер-билдинг, пирамиду Эмпайр-стейт и в глубине, словно на заднем плане архитектурного макета, стеклянные стены башен-близнецов Всемирного торгового центра. Пол кабинета был выложен ореховым паркетом. По углам стояли кадки с пышными комнатными растениями, стену украшала абстрактная картина с багровыми зигзагами на оливково-зеленом фоне.

— Франц Марк, — сообщил Савильяно, заметив, что гость с интересом разглядывает полотно. — Слышали?

— Нет, — покачал головой Томаш.

— Он был другом Кандинского, они вместе создали группу «Der Blaue Reiter»[11] в тысяча девятьсот одиннадцатом году, — пояснил директор. — Я купил эту картину четыре года назад на аукционе в Мюнхене. — Савильяно присвистнул. — Целое состояние заплатил. Целое состояние.

— Джон не мыслит жизни без живописи, — подал голос Молиарти. — Только представьте, у него дома висят Мондриан и Поллок.

Савильяно улыбнулся Томашу:

— Хотите что-нибудь выпить? Не стесняйтесь. Может, кофе? Капучино у нас просто чудо.

— Ну… Капучино я, пожалуй, выпью.

Исполнительный директор повернулся к дверям.

— Тереза! — позвал он. — Принесите, пожалуйста, четыре капучино и печенье.

Савильяно, улыбаясь, потирал руки.

— Профессор Томаш Норонья, — произнес он торжественно, — могу ли я называть вас Том?

— Том? — рассмеялся Томаш. — Как Тома Хэнкса? Ради бога.

— Вы ведь не обиделись? Мы, американцы, порой бываем немного фамильярны, — Савильяно развел руками. — А вы можете звать меня Джон.

— А меня Нел, — вставил Молиарти.

— Похоже, мы друг друга поняли, — заключил Савильяно. Все трое не сговариваясь посмотрели в окно. — Вы первый раз в Нью-Йорке?

— Да, прежде я не покидал Европу.

— Вам здесь нравится?

— Я ведь только приехал, но то, что мне удалось увидеть, просто восхитительно. — Томаш на секунду задумался. — Чувствую себя так, словно попал в фильм Вуди Алена.

Американцы расхохотались.

— Отлично сказано! — воскликнул Савильяно. — В фильм Вуди Аллена!

— Это так по-европейски! — прокомментировал Молиарти, одобрительно качая головой.

Томаш вежливо улыбался и ничего не понимал.

— Вы со мной не согласны?

— Все зависит от точки зрения, — ответил Савильяно. — Возможно, тот, кто знает наш город по фильмам, видит именно так. Однако настоящий Нью-Йорк совсем не похож на киношный, и наоборот. — Он быстро взглянул на Томаша. — Capisce?[12]

В кабинет вошла миссис Ракка с подносом и принялась аккуратно расставлять на низком столике чашки с обжигающим кофе, сахарницу и вазочку шоколадного печенья. Капучино был великолепным. Сделав большой глоток, Савильяно откинулся на спинку кресла и деликатно прокашлялся.

— А теперь, Том, поговорим о деле. — Он искоса поглядел на Молиарти. — Полагаю, Нел успел рассказать вам о задачах и методах нашей организации…

— Да, в общих чертах.

— Отлично. Фонд американской истории существует на частные пожертвования. Он был основан здесь, в Нью-Йорке, в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году, чтобы материально поддерживать научные изыскания по истории континента. Мы учредили стипендию для одаренных студентов, — не только американских, — готовых искать новые методы для изучения нашей истории.

— Стипендия Колумба, — вставил Молиарти.

— Именно. Мы финансируем интересные исследования в области истории и археологии. Выпускаем журнал «Американа» и снабжаем им городские библиотеки.

— Какого рода исследования? — полюбопытствовал Томаш.

— Все, что касается американской истории, — ответил директор фонда. — Начиная с эпохи динозавров; коренные американцы, европейская колонизация, новейшие миграционные процессы.

— Коренные американцы?

— Ну да, — улыбнулся Савильяно. — Это политически корректный термин. Речь идет о тех бедолагах, что имели несчастье населять Америку до появления европейцев.

— Ясно.

Савильяно вздохнул.

— Что ж, давайте перейдем к нашей проблеме. — Он помолчал, раздумывая, с чего начать. — Вы, конечно, знаете, что в тысяча девятьсот девяносто втором году исполнилось пятьсот лет со дня открытия Америки. Скажу без ложной скромности: наш фонд сделал немало, чтобы это событие не прошло незамеченным. После завершения торжеств мы стали думать, какую дату стоит отметить в следующий раз. Полистали календарь и нашли ответ. — Он пытливо смотрел на Томаша. — Знаете, какой?

— Нет.

— Двадцать второе апреля двухтысячного. Через три месяца.

Томаш посчитал в уме.

— Открытие Бразилии.

— В точку! — вскричал Савильяно. — Пятьсот лет открытию Бразилии. — Он отхлебнул кофе. — Пришлось устраивать мозговой штурм. Нам срочно требовались толковые идеи. Ответственным за мероприятия назначили Нела: он читал лекции по истории в бразильских университетах и неплохо знает страну. И надо сказать, ему удалось придумать нечто действительно стоящее. — Директор повернулся к Молиарти. — Нел, думаю, будет лучше, если ты сам расскажешь.

— С удовольствием, — согласился Молиарти. — Как известно, краеугольный камень современной историографии: было ли открытие Педру Алвареша Кабрала случайным. Непонятно, догадывались ли португальцы о существовании Бразилии, а свидетельства самого Кабрала слишком скудны и туманны. В общем, мы попросили совет директоров выделить деньги на поиски ответа.

— Совет согласился, и все закрутилось, — добавил Савильяно. — Мы решили нанять лучших из лучших в этой области, самых преданных науке историков, самых сведущих экспертов, специалистов, способных выдавить крупицы истины из тех немногих документов, коими мы располагаем.

— Дело в том, — пояснил Молиарти, — что события той эпохи окутаны тайной.

— Португальские короли берегли свои секреты как зеницу ока, — согласился Томаш. — Это называлось политикой умолчания.

— Именно, — подхватил Молиарти. — Понимаете, мы рассчитывали, что со временем все эти грифы будут сняты, и нам откроется правда. На деле же оказалось, что в сохранившихся рукописях содержится больше вопросов, чем ответов, а многим из них и вовсе нет доверия. Вот зачем нам понадобились специалисты.

Томаш скептически поморщился.

— Так-то оно так, однако не стоит полагать, что приличный историк согласится выстроить гипотезу, игнорируя содержание документов. Он привык работать с источниками, воспринимая их как данность и не допуская собственных измышлений. Не стоит ждать от ученого свободного полета фантазии; он оперирует фактами, не так ли?

— Конечно, так.