набитый портфель.
– Не видишь?
– Вижу, – сказал старшина, взял портфель, подхватил под руку старушку и пошел выполнять приказание.
Он договорился с проводником, усадил старушку у окна за столик и взял под козырек.
– Счастливого пути! С Новым годом, бабуля! – и ушел. Поезд тронулся. Бывшая актриса долго смотрела бессмысленным взглядом в окно и никак не могла сообразить, что же произошло. Потом, на повороте, в ее бок уперся портфель. Она щелкнула замком, открыла его, и глаза ее наполнились слезами.
– Боже мой, – сказала она, – такого не может быть ни в одной стране, чтобы органы поздравляли с Новым годом обычную травести. Может, они подумали, что я из Франции? Да нет, они, наверное, меня узнали, – и стала доставать из портфеля коньяк, шампанское, бисквиты, буженину, шоколад…. – Родные мои, – приглашала она соседей по купе, – угощайтесь, пожалуйста. Мне ведь ничего не надо, кроме пачки печенья.
До Тамбова все было выпито и съедено.
И в тот час, когда травести выходила налегке из вагона, в Москве, в том же самом отделении милиции, появился лейтенант, только что сменившийся с дежурства…
– А где мой портфель? – спросил он у дежурного.
– А он у тебя был? – спросил дежурный.
– Зарезали-и!.. – простонал лейтенант и сел там же, где стоял.
Червонец
Из больничной палаты выписывался интеллигент – мой сосед по койке. И очень уж он страдал от того, что не может достойно отблагодарить профессора, который поставил его на ноги.
– Боже, – нудил он, – как это некрасиво! Ведь что-то я должен ему подарить…
Мне надоело его нытье, и я предложил:
– Ну дайте ему незаметно хотя бы червонец. Он сам купит себе, что ему надо.
А десять рублей в ту пору были хорошие деньги.
– Но это некрасиво, – поморщился интеллигент. – А впрочем…
И когда профессор пришел проститься с ним, он, краснея и смущаясь, отвел его к распахнутому настежь окну и, держа руку в кармане, стал ему что-то сбивчиво говорить.
Чтобы не смущать их, мы, трое оставшихся, как по команде отвернулись от окна. И тут раздался возмущенный голос профессора:
– Как вы посмели?!
Кто-то пробежал по палате и хлопнул дверью. Мы обернулись: профессор один стоял у окна, засунув руки в карманы халата, и тяжело дышал. Потом его седые брови поползли вверх, он вытащил из кармана червонец, тупо на него посмотрел и пробормотал:
– Все-таки сунул, стервец! – и, перегнувшись через подоконник, крикнул: – Чернов! Это свинство! – скомкал червонец, бросил его со второго этажа к подъезду и выскочил из палаты.
Не успели мы обсудить его благородный поступок, как вошла медсестра.
– Что у вас тут произошло? – спросила она ледяным тоном.
– Ничего.
– Как это ничего? Профессор вне себя. Он, как всегда, надел мой халат, а там лежала десятка, которой не оказалось. Я спросила, не мог ли он ее выронить. «Нет, – сказал он, – я ее выбросил в окно». Так что случилось?
Мы натянули на свои головы простыни и тихо заскулили.
Часть третья
И смех и грех
Подслушанный разговор
Сейчас живой русский язык можно услышать только от стариков и старушек.
Однажды я забыл дома ключи от квартиры и в ожидании жены подсел во дворе на лавочку к двум бабкам. Они говорили о наболевшем.
Одна:
– Вот у моей соседки хороший доктор был. От кашля ее лечил. Она все кашляла, кашляла, а потом перестала.
– Вылечилась?
– Нет, померла…
И такое бывает.
Бабушки помолчали, и теперь другая полюбопытствовала:
– А чё твои-то – так и живут не расписанными?
– Так и живут.
– А чё так-то?
– Дак ведь волк и меченых овец ворует.
Говорливые старушки на лавочке продолжали свою беседу.
Одна:
– Ты квартиру-то свою продала с углом аль без угла?
– Что я дура, что ль? Конечно, с углом.
– Это хорошо. Да и сколь нам и маяться-то осталось… А ты справу-то себе приготовила?
– А то! Я ее еще в девках приготовила.
– Дак ведь она поди уж сгнила!
– А мне там не плясать!
Ну что, молодежь, поняла что-нибудь?
А речь всего-навсего шла о том, что одна старушка продала квартиру с условием, что до своей кончины она будет иметь в ней свой уголок – угол. А «справа» – это платье, в котором кладут в гроб. Раньше о ней думали загодя: кто знает, когда тебя настигнет костлявая.
Вот такие пироги. Как говорят, заплати налоги, а потом баунтись!
Нечего и рыбу пугать…
Однажды, отдыхая у своих родственников в среднерусской деревеньке, я случайно услышал такой разговор.
Старуха отчитывала парня за то, что тот взялся точить косу, да плохо это сделал.
Она ему:
– Плохо наточил.
Он:
– Нет, не плохо.
– Плохо.
– Не плохо.
И так они препирались несколько минут, пока старуха окончательно не разозлилась, плюнула и сказала:
– Не умеешь в воду пердеть, нечего и рыбу пугать!
Бесплодный эрудит
Однажды случилось так, что мне пришлось заночевать в одной деревеньке под Рузой. Уезжая, режиссер попросил председателя колхоза устроить меня в какой-нибудь «чистой» избе, – чтоб, стало быть, без клопов и тараканов.
– Есть такая! – сказал председатель. – Я вас отведу к профессору. Кстати, ему приятно будет поговорить с настоящим москвичом. А то он говорит, что мы, серые, его не понимаем. Он у нас эрудит.
Мне показалось неудобным стеснять какого-то профессора.
– Да какой он профессор! – засмеялся председатель. – Это его наши деревенские так прозвали. А на самом-то деле он бывший секретарь сельсовета.
Через полчаса я уже был в чистенькой небольшой избе с горницей и спаленкой. Хозяин, похожий на киношного деда Щукаря, очень даже обрадовался, когда узнал, что у него будет ночевать настоящий московский артист.
