махине от искусства простительно все. И актриса великая, и человек грандиозный. Я тоже однажды нарвался. Эфрос пригласил посмотреть прогон пьесы «Дальше – тишина». Сижу в зале, и вдруг из-за кулис кричит своим басом Раневская: «Я не пойду на сцену, там кто-то в зале сидит! Дуракам полработы не показывают! Почему я должна выходить и работать, когда дураки в зале?!» Слышу, Плятт говорит: «Фая, успокойся, это никакой не дурак, это артист Эфроса, Дуров». Раневская отвечает: «Дуров? Знаю. Да, он не дурак. Ну, черт с вами, пойдемте сыграем!»

Мужчина должен быть храбрым. А я скорее безрассудный. Я часто нарываюсь. У меня в спине дырка от финки, в драки я влезал вечно.

Я часто из совершенно «нулевых» ситуаций выходил живым. Помню, в Киеве шел от студии Довженко до гостиницы. Между ними – пустырь. Слышу девичий уже даже не крик, а хрип. Рядом остановка, военные стоят, никто не сунулся. Ну, я и прыгнул туда, в кусты, смотрю – девчонка лежит, на ней все рвет какой-то… пытается изнасиловать. Я ему сразу с ходу засадил, оторвал его и не заметил, что сзади еще один, за деревом. Почувствовал только удар в спину. Но мне не до этого было, вытащил девчонку, поймал такси. А у нее шок, она говорить не может. Адрес кое-как написала, отправил ее. С остановки всех сдуло. Я в гостиницу прихожу, снимаю одежду, смотрю: что-то мокрое. Кровь. К счастью, на мне дубленка была, так что финка хоть и попала под лопатку, но ничего страшного не случилось. Хотя это безрассудство. Исход-то мог быть совсем другим…

Поэтому я не осуждаю, когда шпана входит в метро, и все молчат. Потому что это стая шакалов, она способна на все. Им милиционер делает замечание, они набрасываются и дробят череп ему. Конечно, не каждый сунется туда. У всех дети. И рисковать немногие решаются. Мне просто до сих пор везло…

Я никогда не пользуюсь помощью каскадера. Трюки все делаю сам. Почему кто-то должен рисковать жизнью вместо меня? Но ведь это все могло иначе кончиться. Я прыгал из поезда на ходу на лошадь, горел, у меня сломан позвоночник, потому что я на съемках «Крестьянского сына» перевернулся с лошади.

У меня есть книжка, подписанная человеком, которого я спас в Ялте. Во время восьмибалльного шторма его черт понес в море. Я вышел на берег и слышу: «Помогите!». И шапочка синенькая мелькает. Вся набережная была полна народу, но ведь все понимали, что соваться глупо, потому что это смерть. Я прыгнул, и это было полным безрассудством. Подплыл к нему и говорю: «Вы только не цепляйтесь. Если вы будете цепляться, мы не выплывем». А он оказался очень крупный. Я его поддерживал-поддерживал и понимаю, что все, мы уходим. И спасли нас только спортсмены из военного санатория, которые клином подплыли, положили его на этот клин и сказали: «Выплывай сам». Господь Бог спас, он выплыл. И я тоже. Я думаю, у меня есть ангел-хранитель.

А вообще говоря, смертельные опасности подстерегали меня с самого детства.

Однажды, сразу после войны дело было, один контуженый офицер стрелял в меня буквально в упор. Манией преследования страдал. Три пули просвистели в сантиметре от лица! Как он умудрился их в меня не влепить – не знаю. Какой-то военный мимо проходил, прыгнул на этого сумасшедшего, повалил…

Однажды на съемках одна актриса, решив пошутить, поехала на тросе, я же подумал, что она сейчас врежется в металлический портал, и бросился ее спасать. А шутница перед самым моим носом неожиданно развернулась и ударила меня ступнями в грудь. Я не успел ни сгруппироваться, ни отскочить и загремел с трехметровой высоты, шмякнувшись об угол стены… Отлетели четыре отростка на позвоночнике, пришлось лежать в корсете. Потом во время съемок вместе с лошадью скрутил сальто и заработал компрессионный перелом шейных позвонков. Могло все кончиться гораздо хуже, но ведь жив пока.

Я за рулем не мог ездить медленно. Нарушал все, что можно нарушить. Друзья садиться ко мне в машину отказывались. Больше одного раза никто не выдерживал.

Я как-то Москву американской актрисе показывал – возил ее по городу целый день. Она потом директору нашего театра письмо прислала с такими строчками: «Кланяйтесь господину Дурову и передайте ему, пожалуйста: красный сигнал светофора означает, что нужно остановиться, а не ехать быстрее. Я хотела бы в следующий раз увидеть этого актера целым куском».

То же самое мне не раз пытались объяснить и гаишники. Но я нашел оружие против ГАИ – безотказное. Меня чуть ли не каждый день тормозили и, когда я выходил из машины, узнавали сразу же и говорили со вздохом:

– Ну, Дуров, что делать будем?

А я отвечал:

– Милиционер, давай обнимемся!

Срабатывало моментально и всегда! Главное – не произносить пошлых фраз типа: «Командир! Не стыдно артиста грабить?» Меня один замечательный гаишник как-то раз на всю жизнь от такого обращения с милицией отучил. Знаете, что ответил?

– Лев Константинович Дуров! Я вас очень уважаю как профессионала. Позвольте же и мне быть профессионалом на своем месте! – А потом еще добил, крикнув вслед: – Берегите себя! Вы нам очень дороги!

Теперь я водитель с солидным стажем. Ездил все время на ВАЗах: «копейка», «девятка», «пятерка», потом был «ИЖ». А первым моим автомобилем был «Олдсмобил» в фильме «Вся королевская рать». До этого я никогда не сидел за баранкой, а играть должен был шофера кандидата в президенты США. Ну, меня перед началом съемок потренировали полтора часа – всего-то и надо было подъехать к Жженову и Козакову, которые стояли и беседовали. «Мотор!» – я подъезжаю и нанизываю на ручку двери всю операторскую группу вместе с камерой. Она, к счастью, не разбилась.

Эпизод случился, кажется, на Фрунзенской набережной поздним вечером, вскоре после того, как я начал свою непростую жизнь за рулем. Я грубо подрезал таксиста, тот увернулся и прижал моего жигуленка к тротуару. Видимо, свидетелем происшедшего стал еще один водитель такси – во всяком случае, в драке, кроме всенародного артиста (а помахаться я был всегда горазд), участвовали еще не менее двух водителей. В какой-то момент мое лицо попало в свет автомобильной фары, и тогда один из водителей закричал: «Братцы, кого ж мы бьем-то! Ведь мы Дурова бьем!» Драка мгновенно прекратилась, водители обступили меня грешного и заохали: «Лева, ну что же ты делаешь! Ладно – мы, но ты себя так погубишь! Прости нас, засранцев!» Я стал объяснять им, что и сотни километров пока не наездил, потому как лишь только-только получил права. Но они долго не могли успокоиться, все продолжали извиняться. В конце концов, пожали друг другу руки и разъехались.

Однажды я увидел инспектора ГАИ, который что-то строго выговаривал провинившемуся водителю. Я замедлил ход, подъехал поближе, слегка притормозил и в открытое окошко бросил известную строчку из раннего Окуджавы: «За что вы Ваньку-то Морозова?» На ближайшем светофоре тот парень остановился рядом с моей машиной и обратился ко мне: «Товарищ Дуров, большое спасибо, а откуда вы знаете, что я Иван Морозов?» Оказывается, инспектор, увидев, что я вступился за нарушителя, тут же его отпустил.

Раньше гаишники меня узнавали, чем может и баловали. В те времена, когда еще увозили машины на парковку, я всегда оставлял записочку: «Уважаемая ГАИ, ушел на час, оставить в другом месте не мог – опаздываю. Не увозите машину. С глубоким уважением Дуров». Прихожу – ни одной машины, моя стоит.

И записка: «Мы тебя тоже уважаем, Дуров. Твоя ГАИ». Вот такой роман по переписке.

Когда в городе Переславле-Залесском снимали фильм «Не валяй дурака!», я опаздывал на очередную съемку. Шел проливной дождь, а я мчался на своих «Жигулях» со скоростью сто сорок километров в час. И на таком ходу у меня вдруг взорвался баллон. Автомобиль сто метров крутило по шоссе – я гравий весь снес! Как встречные машины от меня уворачивались, до сих пор понять не могу. С дороги