АРКАДИЙ. Эх Коля, Коля… Как я тебе завидую. Все впереди, все только начинается. Я вот вспоминаю себя, когда мы на Гороховой жили, под нами скульпторы, сверху музыканты. Каждый вечер пили, спорили, друг другу стихи, картины дарили. Я тогда точно знал, что живу для этого. Однажды мой отец приехал, походил, посмотрел на все. Взял краску и на стене написал: «Не нравиться!». Именно так, с мягким знаком. Вот. Потом уехал и больше мы с ним никогда не виделись. А я как-то вечером шел по улице и вдруг понял, что не художник я… «Не нравиться». И как обрубило: на картины, книги смотреть не могу, от музыки голова болеть начинает, театр так просто ненавижу. И чем в жизни заниматься, тоже непонятно. Вот тут у меня самый тяжелый период пошел. Начал в конторе сидеть, недвижимость продавать. Почти нормальным человеком стал, женитьба уже замаячила. Но спас Бог меня, довелось черносотенный митинг увидеть. Ко- о-ля, эта такая энергетика от людей перла! Я вспотел натурально, котелок снял и понял, что вместе с ними что-то кричу. Они потом на погром побежали, а я уже знал, чем мне в этой жизни заниматься. Так-то брат.

НИКОЛАЙ. Ты поможешь мне издать книгу? 

АРКАДИЙ (со вздохом). Я же обещал тебе. Просто сейчас ситуация несколько изменилась. Французы осторожничают: на Балканах черт знает что творится, а еще наши на принцип поперли, в любую секунду война может начаться. А у меня три акции не проплачены, да и вобще на извозчике экономлю… Владимиру вот неделю цветов не дарил. Давай через месяц поговорим?

НИКОЛАЙ. Хорошо.

АРКАДИЙ. Ты главное пиши. У тебя талант. Манера, правда, традиционная, но… (Пауза.)

НИКОЛАЙ. Что «но»?

АРКАДИЙ (начинает ходить по комнате кругами). Как бы тебе пояснить? Мне кажется, что ты сможешь прорваться. Прорваться через текст, написать нечто… э… написать не буквами, а скажем так… мм… (Щелкает пальцами.) …мм… (Резко поворачивается к Николаю.) Ну, ты вообще меня понимаешь?

НИКОЛАЙ. Не всегда.

АРКАДИЙ. Видишь ли, дружище, твоя проблема, в том, что у тебя здоровое сознание.

НИКОЛАЙ. Это плохо?

АРКАДИЙ. В твоем случае это помеха. Помнишь, Иван своего духовного учителя привел?

НИКОЛАЙ. Да помню. Притащил какого-то деда пьяного.

АРКАДИЙ. Так вот, этот человек сказал мне, что в голове лучина дымить должна, да и то не все время, то есть сознание мерцающим обязано быть. Это как если бы в темноте в теннис играть. Или вообрази, будто тебе на мозг капает горячий шоколад. Три секунды, капля, три секунды, капля. А потом семь секунд и четыре капли, а потом две секунды и ни одной… Понимаешь?

НИКОЛАЙ. Пытаюсь.

АРКАДИЙ (взволнованно ходит по комнате). У нас в имении свой театр был. Если неудачно спектакль ставили, отец всех актеров на конюшне порол, ежели успех, то все равно порол. Так вот, представь себе состояние этих актеров перед выходом. Отец конечно изрядная скотина был, царство ему небесное, но метод гениален. Искусство это террор. Разрушать значит строить. Чувствуешь, что получилось создать нечто – разрушай! Вот напишешь роман, его напечатают, привезешь книжки на пустырь, свалишь в кучу и подожжешь! А еще лучше их сначала обоссать! Вот тогда ты писатель! Вот тогда ты творец! Сам своими руками, ведь лучше ты, чем другие. Теперь понимаешь?

НИКОЛАЙ. Ты больной.

АРКАДИЙ. Ути-тюти! Экий врач сыскался! А где критерий здоровья? Там? (Тычет в окно.) Или там? (Показывает на стену.) Где я тебя спрашиваю!

НИКОЛАЙ. Не ори.

АРКАДИЙ. Нет, ты мне не ответил, где оно это здоровье? Я хочу его видеть!

НИКОЛАЙ (недовольно морщась). Прекрати.

АРКАДИЙ. Э нет дружище, не-е… я буду орать до тех пор буду орать, пока вы все не проснетесь… я вот сейчас… (Набирает полную грудь воздуха, начинает орать.) А-а-а-а-а-а-а!!!! А-а-а- а-а-а!!!!! А-а-а!!!

НИКОЛАЙ (вскакивает). Прекрати! Умоляю тебя, прекрати! 

Три года спустя. Николай сидит на набережной, над головой низкое, хмурое небо, иногда рассеяно каплет дождик. Прерывистый ветер со стороны адмиралтейства приносит звуки оркестра. Мимо проходит юродивая баба.