Если в период военных успехов белогвардейщины кадеты дружно «равнялись направо», то во время поражений они словно по команде делают шаг влево — ратуют за демократизацию власти, за союз с мелкобуржуазными партиями. Накануне крушения кадетская партия вновь возвращается к тактическим приемам, уже испробованным ею на первом этапе борьбы против Советской власти и отброшенным тогда за негодностью.

Кадетские теоретики изобретали «достойное» обоснование подобных, зигзагов. «Политика вообще не знает вечных истин, — писал, например, Устрялов. — В ней по-гераклитовски „все течет”, все зависит от наличной „обстановки”, „конъюнктуры”, „реального соотношения сил”»³⁴. Это лишний раз доказывает, что для буржуазии демократия — всегда средство, а не конечная цель.

В начале декабря Пепеляев, оставив Третьякова своим заместителем, выехал из Иркутска навстречу Колчаку (поезд которого медленно двигался из Омска) с намерением добиться отречения «верховного правителя» в пользу Деникина, созыва Земского собора и других уступок «демократии».

Показной характер этих демонстраций полевения сибирских кадетов как нельзя лучше доказывается тем, что в то самое время, когда Пепеляев сделал ставку на «либерализацию» режима, часть его однопартийцев во главе с Третьяковым бросилась в другую крайность. Если сначала в поисках силы, способной помочь в борьбе против Красной Армии, они безуспешно пытались вести переговоры с белочехословацким командованием³⁵, затем обращались к представителям союзников (но те не скрывали, что считают правительство Колчака конченным)³⁶, то в середине декабря они устремили свои взоры на японского ставленника атамана Семенова, олицетворявшего собой самую черную реакцию.

Обращение к Семенову кадеты оправдывали «объективными обстоятельствами». «Нет пути, кроме вооруженной борьбы с большевиками, — заявлял, например, Волков, — и на этом пути нужно идти с кем угодно, не исключая атамана Семенова»³⁷. Переговоры с атаманом облегчались тем, что одним из ближайших к нему людей по-прежнему оставался кадет Таскин, занимавший теперь должность управляющего гражданской частью.

Конечно, за Семеновым стояла Япония. Но и это не могло служить препятствием — ведь сибирские кадеты неизменно рассчитывали на широкую интервенцию с ее стороны. Вспомним переговоры Востротина с японским военным руководством весной 1918 г. В марте 1919 г. Пепеляев писал в своем дневнике: «Всякое наше сближение с японцами не только не обострит отношений с союзниками, напротив, они вынуждены будут к большему вниманию… Уже месяца через 2 можно достичь появления японцев на нашем фронте»³⁸. Устрялов даже пытался подвести под непристойное кадетское японофильство целую «философско-экономическую» базу: «Никто из русских, — писал он, — не отрицает специальной заинтересованности Японии в нашей дальневосточной окраине. Предоставление ей известных концессий и экономических льгот было бы только справедливым признанием ее национальных прав. Россия ныне не в силах сама эксплуатировать все свои естественные богатства, и тем более немотивированной явилась бы ее неуступчивость в сфере этого вопроса»³⁹.

19 декабря Третьяков выехал для переговоров с Семеновым в Читу. Предполагалось добиться помощи атамана за счет передачи ему всей власти к востоку от Байкала. На территории же западнее Байкала власть должна была перейти к брату премьер-министра генералу А. Пепеляеву. Этот план поддерживало большинство сибирских кадетов⁴⁰, поскольку как писал Устрялов, «жестокая судьба воочию обнаружила, что наполеоновский мундир, готовившийся для Колчака русскими национал-либералами, не подошел к несчастному адмиралу»⁴¹.

В отсутствие Пепеляева и Третьякова функции главы правительства были возложены на А. А. Червен-Водали. В книге советского исследователя С. Г. Лившица «Империалистическая интервенция в Сибири в 1918–1920 гг.» ему дается следующая характеристика: бессарабский помещик, появившийся в Сибири летом 1919 г. для «ловли счастья и чинов»⁴².

Как нам представляется, Червен-Водали был видным деятелем кадетской контрреволюции. Нотариус из Твери, вступивший в 1905 г. в местную организацию кадетской партии⁴³, он затем переехал в Москву, был членом Торгово-промышленного союза, активным участником «девятки», Правого и Национального центров. Из Москвы бежал на Юг, оставался у Деникина до марта 1919 г. Когда в Екатеринодаре были получены письма сибирских кадетов, просивших своих однопартийцев приехать в Сибирь и помочь в «государственной работе», Червен-Водали вместе с Н. К. Волковым по поручению Национального центра отправились в далекий путь. Четыре месяца они добирались из Одессы — через Коломбо — до Омска, где сразу же включились в работу Восточного отдела кадетской партии⁴⁴. Червен-Водали был человеком идеи, готовым ради нее на жертвы, неукоснительно следовавшим партийной дисциплине. В этом он был схож с такими деятелями кадетской партии, как С. В. Панина, П. Д. Долгоруков, Д. И. Шаховской.

В данной связи следует заметить, что многие представители российской контрреволюции по своему психологическому складу, по идейной позиции были гораздо более сложными и неоднозначными фигурами, а потому и более опасными противниками, чем их иногда изображают.

В Иркутске Червен-Водали опирался на местных кадетов — городского голову Е. П. Кузнецова, председателя местного отдела партии «народной свободы» Д. А. Кочнева. Всемерную помощь ему оказывал редактировавший местную кадетскую газету «Русское дело» Устрялов, который поддерживал колчаковское «правительство» «как мог, до последней минуты его существования»⁴⁵.

В колчаковском Совете министров, штаб-квартирой которого стала гостиница «Модерн», никто уже не работал. Все жили на чемоданах, лихорадочно запасались иностранной валютой, фальшивыми паспортами. Министры один за другим придумывали себе командировки на восток, уезжали и не возвращались⁴⁶. Единственной функцией правительства оставалось печатание бумажных денег, что оно исправно и делало, доведя курс рубля с 30 руб. за доллар в августе до 500 в декабре⁴⁷. А в это время тысячи людей в Иркутске голодали, больные и раненые замерзали в нетопленых госпиталях, не было света, эпидемия тифа уносила все новые и новые жертвы.

Обстановка в городе с каждым днем накалялась. Еще в конце ноября здесь состоялось нелегальное совещание большевиков — представителей Иркутска, Владивостока, Томска и Новониколаевска, на котором был образован Сибирский комитет РКП(б) во главе с опытным подпольщиком, членом партии с 1900 г. А. А. Ширямовым. Комитет руководил большевистским подпольем, подготовкой рабочих выступлений и партизанским движением. В сложнейшей обстановке тех дней большевикам приходилось не только вести ожесточенную борьбу против белогвардейского диктаторского режима, но и разоблачать маневры меньшевиков и эсеров, не препятствуя в то же время их выступлениям против Колчака. Комитет делал все возможное, чтобы в решающий момент овладеть положением и утвердить Советскую власть⁴⁸.

В начале декабря 1919 г. объединенное совещание Сибирского комитета РКП(б), Иркутского губкома и его военного штаба приняло ряд решений о тактике по отношению к Политцентру. Хотя предполагалось выступать одновременно с ним, задачу момента большевистское руководство видело в том, чтобы «еще больше углубить и сделать совершенно непроходимою ту пропасть, которая отделяет теперь эти партии (меньшевиков и эсеров. — Н. Д.) от масс»⁴⁹. Губернский военно-революционный штаб разослал во все партизанские отряды приказ немедленно подтянуться к городу. Революционные силы Иркутска были приведены в состояние боевой готовности⁵⁰.

В ночь на 25 декабря в предместье города Глазкова, на левом берегу Ангары, началось организованное Политцентром восстание. Вскоре повстанцы заняли Знаменское предместье за рекой Ушаковкой. Колчаковские министры оказались в отчаянном положении. Червен-Водали вел непрерывные переговоры то с поездом Колчака и Пепеляева, то с Читой, умоляя Третьякова: «Торопите подмогой, каждый час дорог»⁵¹. Политцентр через представителей земства и городской думы вступил с министрами в переговоры о передаче власти. Министры соглашались и на отставку «верховного правителя», и на радикальное изменение состава кабинета, и на созыв Земского собора,