Палемон ведь и в камень, и в янтарь зверей обращать умеет - сам мне показывал. В ярости вернулся я в терем. Хотел огнем испепелить его, а подлого князя самого окаменить. Но только увидел оберег со стрекозой... Словно дитя глупое сделался. Всем его лживым отговоркам поверил: будто боги погубили моего коня, а не он. Еще и прощения у него просил - я, Витол, что никому из князей не кланялся! Вот так он и морочит князей, старейшин, жрецов, и прибирает к рукам племя за племенем. Только я нашел способ против его стрекозы. Окунуть черный янтарь в драконью кровь - и никакие янтарные чары не страшны. Теперь от Палемонова городка одни уголья останутся, а княжество его рассыплется, как гнилой сруб!

   И он принялся с заговорами погружать черные камни в лужу темной крови. 'Каким же одиноким, без роду и племени, нужно быть, чтобы из-за коня губить целое царство!' - подумал Вышата, а вслух осторожно сказал:

  -- Мы полетим к Палемону вместе. Только сначала я хочу взглянуть на окаменевших коней.

  -- Пошли. Это рядом, - махнул рукой литвин.

   Каллиник подивился силе чувств варвара. На юге могли разрушить царство ради денег, но из-за коня! Кесарь, сделавший коня сенатором, прослыл безумцем.

   Сквозь чащу они вышли на луг к Неману. Посреди луга возвышался черный гранитный валун необычной формы: будто в незапамятные времена скульптор изваял жеребца, взобравшегося на кобылу, но за много веков ветер и вода сгладили их черты. Все же был ясно виден крутой изгиб шеи скакуна, чувствовалась дикая, неукротимая мощь обеих лошадей. Заметив черневшее у валуна кострище, Витол рассмеялся:

  -- Тебе, Йодз, глупые мужики уже приносят жертвы? Подожди, будет тебе жертва - не всякий бог такую получает!

   Вышата простер руки к валуну, постоял, будто прислушиваясь, потом взобрался на камень, достал пучок травы и сказал:

  -- Разрыв-трава, и не простая: собрана в Перунов день на Перун-острове в Днепровских порогах.

   Волхв приложил траву к спине каменного коня, поводил руками, извлек что-то, выступившее из гранита. Потом слез и сказал, протягивая литвину кремневый наконечник стрелы:

  -- Видишь, Палемон ни при чем. Это стрела Громовника. Как ты, опытный волхв, не почуял: здесь сила богов, а не людские чары. Я так сразу...

  -- Перкунас! За что? - поднял кулаки к небу Витол. - Я ведь не служил Поклусу, не наводил ни порчи, ни бездождия, не водился с бесами... А конь мой, друг мой единственный, чем перед тобой согрешил?!

   Вышата положил ему на плечо руку и тихо заговорил:

  -- Не простых кровей у тебя был конь. Я слышал об одном таком, тоже черном. Поймал его Железный Сак, первый царь саков. И стал с тех пор царь дерзок и жесток без меры, разорил даже храм Митры-Солнца. А по смерти выходил безлунными ночами из гробницы, садился на того коня-беса, носился по пустыне и убивал всякого встречного. Так было, пока мой предок, великий волхв Огнеслав-Атарфарн, и шаман Леджяу-бий не убили тело черного коня и не изгнали его дух в полуночные дебри. А Герай Кадфиз, царь тохар, после того сразил неупокоенного царя в поединке. И сказал Железный Сак перед последней своей смертью: 'Мой конь... Не знаю: я ли владел им или он владел моей душой?' Не для того ли поразил Перун твоего Черного, чтобы не родилось от него такое же чудовище? Видно, и кобылица та была не простая...

  -- Разве был мой Йодз бесом? Разве творили мы с ним зло?

  -- А старался ли ты творить добро? Хоть для своего рода и племени?

  -- Рода моего давно нет. Его истребили людоеды - восточные галинды. А племя... Не много я добра от него видел. Как и от других племен. Был я и рабом, и дружинником, и учеником жреца, да не одного... Сам всего добился, сам! Кто помнит мой род? А Витола знают все!

  -- Боги не прощают смертным дерзости, - вмешался Хилиарх. - Сам ты возомнил себя чуть ли не богом или конь помог?

  -- А разве мы, великие волхвы и воины, не бываем сильнее богов? - с вызовом бросил литвин.

  -- Вот потому с нас и особый спрос, - сурово произнес Вышата. - Ты вот во гневе своем неправедном хотел погубить достойного мужа и царство его - на радость Нерону, Валенту и всему Братству Тьмы. А дальше что? Кому послужит твоя сила? Великая битва будет в Купальскую ночь у Янтарного Дома. Выбирай в ней свое место. Или в стороне отсидишься, лишь бы волю свою показать?

   Тяжело роняя слова, Витол проговорил:

  -- Не дело воина - отсиживаться в ночь великой битвы. А дом Лады я буду защищать хоть с вами, хоть без вас. Только пусть меня не гонят туда ни молнией, ни стрекозой! За кого мне биться - один я решаю... Как ваш грифон, четверых вынесет?

   * * *

   На холме при впадении Дубисы в Неман стоял городок Палемона, а вокруг него - несколько сел. Поселяне с удивлением глядели на низко летящего дивного зверя-птицу и его всадников. Гадали, уж не сам ли Свайкстикс прилетел в их край. И то ведь, народ здесь работящий, благочестивый, и князь добр и справедлив, а на войне отважен. Не тот ли молодой светловолосый воин --сам солнечный бог? Только почем он сидит не впереди? И почему с ним Витол? Еще и кричит: 'Скажите князю - хозяин Йодза летит к нему в гости!' Все знают: воин-чародей почитает Перкунаса да ночные светила, все звезды ведает, с Месяцем говорит, а вот с Солнцем не водится.

   Грифон неторопливо описал несколько широких кругов вокруг городка и опустился прямо перед княжьим теремом. Бревенчатый терем спереди украшал портик с простыми деревянными колоннами, а на фронтоне был рукой эллина или римлянина искусно вырезан Зевс с молниями в руках, восседавший, однако, не на троне, а подобно Перкунасу, на орле. У колонн стояли восемь человек: один седовласый, четверо средних лет и трое юношей. Все они были одеты, как знатные литвины, некоторые носили вислые усы. Тем не менее, Каллиник сразу признал в них римлян, и не простых. Такими суровыми, сдержанными лицами отличались римляне из старинных семей, в которых, если и не мечтали уже о республике, то хотя бы хранили чистоту республиканских нравов. Этим одним они раздражали всех выскочек, уверенных, что нет пороков, а есть удовольствия, ради которых и стоит жить.

   Особой непреклонностью отличалось тщательно выбритое лицо седовласого. Только он вместо заколотого под горлом плаща носил белую с пурпурной каймой сенаторскую тогу, аккуратно, по всем правилам обернутую вокруг тела. Но взгляд его серых глаз светился не чопорным упрямством, а умом и доброжелательностью. На белизне тоги выделялся янтарный амулет - тот самый, со стрекозой. Примечателен был и стоявший рядом крепко сложенный человек. Курчавой русой бородой и звериной шкурой на плечах он напоминал Геракла, только шкура была не львиная, а волчья, и лицо - не добродушное, а настороженное, даже хищное. Все восемь были при мечах, а вдоль стен городка стояли дружинники с копьями.

   Витол первым соскочил с грифона и бесцеремонно обратился к человеку в тоге:

  -- Здравствуй, Палемон! Я прилетел сказать тебе, что был не прав: Йодза убил Перкунас. Ты для такого слаб.

  -- Ты уже говорил это.

  -- Из-за твоей стрекозы. А теперь говорю сам. - Литвин достал из-за пазухи гагат. - Видишь? Теперь твой оберег - простая побрякушка. Для меня и для этих посланцев царя росов. Вот Вышата, великий солнечный волхв. А это твои соплеменники: Хилиарх, царский казначей, и Каллиник, коммагенский царевич.

  -- Привет тебе, сенатор Публий Либон, достойный муж! - горячо сказал молодой коммагенец.

  -- Да, так меня звали там, куда я уже не вернусь, - сдержанно кивнул Палемон. - А вот те, кто разделил со мной добровольное изгнание: Проспер Цезарин, Урсин Юлиан, Гектор и Юлиан, прозванный здесь Дорспрунг. Эти юноши - мои сыновья. Порций - его тут зовут Боркус - родился еще в Риме, а Кунас и Спера - уже здесь, от Пояты, княжны племени самбов. Но идите же в мой дворец, уважаемые послы! Мое племя следует обычаю литвинов: сначала накормить гостя. Мои рабыни готовят неплохо, хоть и не сравнятся с покойной Поятой.

   Гости и хозяева вместе направились в терем. Дорспрунг - бородач в волчьей шкуре - подмигнул Хилиарху так, что грек сразу понял: его узнали. И узнал тот, с кем ему меньше всего хотелось встретиться: