– Не думаю. Но я, конечно, постараюсь… Мигель не дал ей договорить.
– Я вас научу.
Он подошел к ней, в руке у него была длинная змеящаяся дрессурная плетка. Остановившись в одном шаге от нее, он поднял плетку в воздух. Та едва не коснулась губ Патриции.
– Когда вы садитесь в седло, вам необходимо слиться воедино с лошадью, – спокойно произнес он.
Она была не в силах пошевелиться.
Плетка начала описывать медленный круг на шее Патриции, потом скользнула ниже, задержавшись на ложбинке между грудей.
– Вы испытаете чувства, каких не испытывали никогда ранее.
Словно бы отравленная его словами, она застыла на месте как вкопанная.
Он отбросил бич, обнял ее и жадно поцеловал в губы.
Ей показалось, будто ее ударили током. Чувство было и волнующе прекрасным, и чудовищным одновременно.
Наконец она вырвалась и отпрянула в сторону.
– Как вы смеете!
Он не пошевельнулся. Он глядел на нее столь же безучастно, как прежде, лишь едва заметно насупившись.
– Прошу прощения, мадемуазель. Я неправильно истолковал ваш визит. В ночной рубашке, в полпятого утра.
Он пожал плечами и, резко отвернувшись от нее, пошел прочь.
Патриция бросилась бежать с конюшни сломя голову – она торопилась очутиться дома, торопилась очутиться в безопасности собственной спальни. Попав туда, она захлопнула за собой дверь с такой силой, словно за ней гнались. Выбившись из сил, она опустилась на постель рядом с Таксомотором, который недоуменно посмотрел на нее, а потом зевнул.
Мысли Патриции были, как в тумане. Она, должно быть, и впрямь сошла с ума – выбежать из дому во мраке ночи разве что не голою. Но ее так очаровало волшебство искусства коня и наездника, что она просто об этом не подумала. Но как ей теперь, после того, чтобы произошло, брать у него уроки? Ей придется попросить его покинуть ее дом – правда, тогда он заберет с собой обоих коней. А ведь все происшедшее было скорее ее виной, чем его. Разумеется, он неверно истолковал ее появление. «О Господи, почему я вечно ухитряюсь все испортить?»
Она бросилась на постель, она пыталась забыть о происшедшем, пыталась представить себе, будто на самом деле ничего не произошло, пыталась забыть о том, насколько волнующим показался ей его поцелуй.
– Ох, Том, возвращайся поскорее, – прошептала она, уткнувшись лицом в подушку.
Мигель сел у себя в постели. Он потянулся за бутылкой, наполнил стакан, сделал большой глоток, но вино не принесло ему привычного успокоения. Все его тело дрожало от возбуждения.
Какого черта он посмел вообразить себе такую чушь? Но ведь она пришла к нему практически обнаженной… сквозь прозрачную ночную сорочку рвались наружу ее груди. Но что бы он сделал, если бы она в конце концов не оказала ему сопротивления? Взял бы ее прямо на конюшне? Позволил бы ей отстегнуть у него с ноги протез? Стал бы свидетелем того, как она смотрит на эту несчастную культю с жалостью… или с отвращением? «О Господи, какой же я идиот!»
В конце концов вино начало оказывать всегдашнее воздействие. Уже порядочно захмелев, он услышал какой-то настойчивый беспрестанный звон. Ему понадобилось определенное время на то, чтобы сообразить, что звонит телефон.
Он взял трубку.
– Эмилио!
– Мигелино! Когда ты возвращаешься?
– Наверное, на следующей неделе. Через парочку уроков новой владелице Ультимато навсегда расхочется садиться в седло.
– Так что, старая наследница пришлась тебе не по вкусу. А что, она так уродлива?
– Да нет. Она не стара и не уродлива. Наоборот, она очень красива.
– Вот как! Значит, ты заболел?
– Да, Эмилио, заболел. Тоской по родине.
– Я пришлю тебе еще ящик вина.
– Привези его сам.
– Я пришлю его с Исабель.
– Какого черта! Что за ерунду ты несешь?
– Я столкнулся с ней прошлым вечером в баре. Она не переставая о тебе расспрашивает.
– Только не вздумай ей ничего рассказывать.
– Но мне пришлось.
– Что ты хочешь сказать?
