девочка быстро спряталась в отведенном ей дальнем уголке памяти. …Как живет… это как я с ним живу! Я ж должна жить в поместье и иметь кучу слуг, а не с каким-то автомехаником!.. – подумала она, но вслух, конечно, ничего не сказала.

С одной стороны, желанного чуда, вроде, не произошло – тетя Нина оказалась не потомком древних князей и уж, тем более, не легендарной царевной Анастасией, но, с другой, осознание того, что твои предки существовали в 1634 году, открывало необозримые просторы для фантазии. А фантазия вновь рождала надежду на чудо, и получался замкнутый круг. …Это же так естественно! Только мы не задумываемся о том, что предки каждого человека должны были жить еще в каменном веке, иначе б откуда эти люди взялись сейчас? У моей матери была мать, у ее матери тоже мать, и так, наверное, до самой Евы… Аж дух захватывает!.. Просто пока нет конкретных имен, нет и конкретных предков. Теперь я будто познакомилась с ними. Это, как в лесу – выйдешь на поляну и видишь траву, прошлогодние листья, а стоит присесть на корточки, оказывается, там полно, и грибов, и ягод – надо только присесть на корточки…

– …Как мать-то?

Катя вздрогнула, но тут же улыбнулась, узнав бабу Лену, жившую через три дома. Осуществляя свой маленький бизнес, она, как обычно, несла кому-то банку молока.

– Нормально. Морковь сегодня выкопала.

– Ну, и слава богу.

Баба Лена пошла дальше, а Катя подумала, что в 1634 году наверняка присутствовали и ее предки, и Танькины с Серегой; она с ужасом поняла, что уже не сможет отделаться от попыток представить этих людей. …И зачем только мать все рассказала? Как жить с таким знанием и радоваться, что уродилась какая-то морковь?.. Или она это специально – не решив задачу сама, передала ее мне?.. А тогда почему она противится, чтоб я этим занималась?.. Пороть она меня будет… все, я теперь замужем, а Вовка меня любит…

Реализовав товар, баба Лена уже шла обратно.

– Ты чего тут стоишь-то? Ждешь кого?

– Не, никого. Просто задумалась, – Катя заспешила домой, пока сумбурные мысли не стали облекаться в слова, которые все равно никто не поймет – никто ведь не знает, кем являлись их предки в 1634 году…

– Ты что, через сахзавод шла? – услышав как открывается дверь, Володя вышел в коридор.

– Гуляла, – Катя протянула блины, – на, вот – теща передала.

– Не, я ж волнуюсь, – Володя взял пакет, – я ж люблю тебя.

Последнее признание Катя переводила на общепринятый язык, как – не ругайся, что мы тут выпиваем. Но она и не думала ругаться – по большому счету, ей было все равно, чем они занимаются, потому что эту жизнь она знала достаточно хорошо; знала, что произойдет сейчас, через час, через два – а, именно, ничего интересного.

В комнате висело сизое облако табачного дыма; стол давно потерял товарный вид, самогонки в баклажке сильно убавилось, и довольные гости, устав есть, сидели над полупустыми тарелками.

– Хоть бы проветрили, – Катя сразу направилась к окну.

– Ну, началось, – Серега разочарованно вздохнул, и Катя решила, что не права, ведь полученное знание вовсе не повод для мгновенного разрушения того, что у нее есть; поэтому, проходя мимо Сереги, потрепала его по голове.

– Не, правда. Вы-то принюхались, а я, так аж задохнулась.

– Садись лучше, – Серега подвинулся, но Катя осталась у окна, разглядывая компанию со стороны, – мы тут планируем, как вам лучше потратить деньги за хату. Я предлагаю купить Вовке машину, и пусть «на город» ходит, как Женька… ну, знаешь – мелкий; одноклассник твой. Смотри, – Серегины глаза азартно заблестели, – если делать две ходки в день, по три человека… Сто двадцать рублей с носа – это уже с бензином. Туда – обратно… шесть на сто двадцать, да на два… Сколько получится?

– Около полутора тысяч, – подсказала Таня, которая в школе была почти отличницей. Ее даже «вытянули» на серебряную медаль, правда, это ей никак не пригодилось, а саму медаль давно потеряла их дочка Настя.

– Вот, – Серега многозначительно поднял палец, – это в день!.. Если даже пару дней в неделю ходить, чтоб без напряга… Тань, сколько в месяц выходит?

– Много, – ответила та, не желая загружать мозги ерундой, – только Катьке-то зачем эта нервотрепка? То гололед, то гаишники, то какие-нибудь дураки пьяные. Вон, Славка убился в прошлом году, так до сих пор инвалид, и кабы не на всю жизнь. Кать, – она повернулась к более младшей подруге, – я советую купить домик возле нас. Прокопенки в город перебираются, так совсем недорого продают. У них там, и стойла, и сарай, и курятник. Ну, что я тебе рассказываю – сама знаешь. Займитесь хозяйством – купите корову, бычка на мясо, десяток поросят, кур. Уток не надо – весь двор вытопчут… а то удумали – бабе Нюре поросят сплавили!.. Она ж старая – то забудет покормить, то ноги у нее болят. Потому они и такие худые! Серег, – она повернулась к мужу, – скажи, у нас все есть – домашний кинотеатр купили, стиралку-автомат – все на скотине…

– Котенок, не слушай ее, – перебил Володя, загоревшийся идеей собственной машины, – представь, десять поросят, да корова, да бычок!.. От зари до зари будешь пахать!..

– А как ты хотел? – возмутилась Таня.

Катя слушала их спор, а на языке крутился вопрос, который она не хотела задавать вслух, чтоб не вызвать гнев всех троих – …а кто сказал, что я собираюсь продавать квартиру?.. Но неожиданно нашелся более мягкий вариант:

– Погодите делить шкуру неубитого медведя, – сказала она, – надо сначала вступить в наследство, а потом уж продавать-покупать – мало ли что там.

– Это да, – Володя кивнул, – Витька… ну, у которого бабка померла, говорит, бумаги оформляют только через полгода.

– Так долго? – удивилась Таня, незнакомая с процессуальными нормами.

– А чего, нормально, – не унимался Серега, – как раз к лету, когда дороги отремонтируют.

Катя почувствовала, что у нее начинает болеть голова, то ли от дыма, то ли от этих бессмысленных разговоров, и отвернувшись от гостей, высунулась в окно.

– Ну, ты чего? – Володя чуть подвинул ее, устраиваясь рядом, – ребята ж дело говорят.

– О чем говорить, пока ничего нет? Никто даже не видел, что это за квартира. Может, халупа с провалившейся крышей.

Володя растерянно почесал затылок. Такой вариант не приходил ему в голову – он-то представлял городскую квартиру похожей на дом Бачурина, хозяина местного колбасного цеха.

– Там ведь жила одинокая старуха, – продолжала Катя, – какую машину ты на это выменяешь?.. – и вдруг поняла, что сама боится того, что сказала, поэтому суеверно постучала по подоконнику, – тьфу, тьфу, тьфу…

– Ну, что вы там? – Серега шумно отодвинул стул и подошел к хозяевам с двумя наполненными рюмками, – не нравится, что мы предлагаем, придумайте свое. Магазин откройте. А что? Вон, Анька, чей киоск на площади. Одна, без мужа! Только товар возить успевает, а Шурка, сеструха ее, торгует. А товара в городе, говорят, валом!.. Давайте выпьем за Катькину тетку, царство ей небесное.

Катя выпила вместе со всеми; потом еще раз, и мысли утратили напряженность, а фамилия «Аплечеевы» превратилась лишь в строчку никогда не виданного словаря.

Храпел ли Володя ночью, Катя не знала – наверное, самогон возымел свое действие; зато проснулась она, именно, от его храпа. За окнами светало; внизу Толик, тоже «ходивший на город», прогревал двигатель. Мысль возникла мгновенно, как озарение. Катя вскочила с постели и подбежала к окну. Окунув голову в терпкий, после душной комнаты, утренний воздух, крикнула так, что эхо прокатилось по пустому двору:

– Толик!!..

– Ты чего орешь? – тот выглянул из-за открытого капота.

– Меня возьмешь?

– В город, что ли? Да поехали! Подходи к автостанции. Место, так и быть, забронирую.