Иван Христофорович недовольно посмотрел на символ, но сказал:
– Ну, черт с ним. Давай сюда.
Я спрятал экспозицию за спину.
– Семь рублей.
– Какие семь рублей?
– А как же! Вокруг шара-то облетели?
– А! – рассмеялся Иван Христофорович и хлопнул меня по плечу мокрой от проявителя рукой. Это значило, что он понял и оценил мою шутку. После проявителя на одежде всегда остаются желтые пятна, которые не выводятся никакими средствами. Поэтому я окунул руку в раствор и, в свою очередь, похлопал по плечу заведующего.
Это привело Ивана Христофоровича в восторг, и он в избытке чувств наступил мне на ногу. Я не замедлил сделать то же самое.
– Люблю хорошую шутку, – сказал заведующий, крепко стиснув мне плечи.
– Я тоже.
С этими словами я провел прием французской борьбы. Посыпались склянки и мензурки. Заведующий захохотал.
– Молодец! Что красиво, то красиво.
Но я видел, что его тело напряглось для прыжка. Не знаю, чем кончился бы обмен любезностями, если бы в этот момент не вошла в комнату Тоня.
– Иван Христофорович, – сказала она, – вас кто-то спрашивает.
Я вышел вместе с заведующим и остолбенел. Перед нами стояла девушка с родинкой.
– Круглов Иван Христофорович?
– Да…
– Два года назад окончили физкультурный?
Я дал задний ход, но спрятаться за ширму не успел.
– Это ваш помощник? По-моему, мы где-то виделись.
– В-вряд ли… – пролепетал я.
– Но мне кажется, вы окончили СХИ.
В минуту смертельной опасности человек становится находчивым.
– У м-меня четырехлетка.
– Что ж так мало? Молодой, здоровый парень…
– Я только что из за-к-ключения…
Наверно, это меня и спасло. Тычинина не стала расспрашивать дальше из чувства деликатности.
– Зайдите завтра в горком, – сказала она. – Устроим вас в вечернюю школу. Хорошо?
– Хо-р-ро-шо… – ответил я, не сдержав зубной дрожи.
Девушка улыбнулась нам обоим на прощание, тряхнула косичками и упорхнула в дверь.
Иван Христофорович схватился за голову и заходил по комнате.
– Странно, – бормотал он. – Чертовски странно! Откуда она?.. Откуда она знает, что я два года назад?..
– Вы?
– Да! Два года назад я окончил физкультурный институт…
Ноги у меня ослабели, и я опустился прямо на банку с проявителем, обалдело тараща глаза. Он тоже гриб!
– Вот какие пироги, Гена…
Заведующий был жалок. Губы его дрожали, и в глазах качалась коровья тоска.
И тогда я (не без некоторого торжества) рассказал ему про эту «кошечку с бантиками». О ее «методе веры человеку». Об эксперименте над Кобзиковым. О гибели Тихого ужаса. О трагическом конце карьеры Березкина.
Иван Христофорович слушал безмолвно. Казалось, он даже не дышал.
– Что же теперь делать?..
– А здорово сработано, – сказал я почти с восхищением. – Куда ни ткнись – заколдованный круг. Выход один – покаяться.
– В горком?! Не пойду!
Два часа Иван Христофорович метался на кольцах, прыгал и рычал. Он был похож на раненого орангутанга. А потом, притихнув и поразмыслив, сорвал черную повязку – совершенно здоровый глаз испуганно взглянул на меня – и исчез.