– Нет, работаю.

– Где?

– Летчиком-испытателем.

Это было не остроумно, но эффектно. Моя спутница остановилась и посмотрела на меня пристально, как будто увидела впервые. Потом высвободила из перчатки руку.

– Лиля. А вас?

– Гена… Геннадий Яковлевич.

– А вы видели Землю?

– Как вас.

– Какая же она?

– Плоская.

– Я серьезно.

– Я тоже. Плоская, как блин. А сбоку уши.

– Какие уши?

– Слонов, которые ее держат.

– С вами серьезно…

Лиля надулась. Минут пять мы шли молча.

– Только это пока тайна, – продолжал я. – Ученые так поражены открытием истины, что не могут ее осмыслить. А летчики все знают. Да вот теперь еще вы.

– Нет, правда?

В голосе Лили было колебание.

– Вполне. Это ужасно, да?

– Наоборот… замечательно. Только вы все врете.

Откуда-то сверху, точно срываясь со звезд, падал редкий снег. Он щекотал лицо и был виден только у матовых стекол фонарей. Он бестолково вился, налетая на них грудью.

– Постойте, – сказала вдруг Лиля, – вы слышите музыку?

Мы остановились. Тихая и нежная мелодия вальса неслась сверху вместе со снегом.

– Слышу. Это играет Аэлита.

– А по-моему, вон в том доме.

Мы стояли возле столовой № 14. Весь второй этаж ее был освещен, в окнах скользили тени. У меня сразу заныли окоченевшие ноги.

– Знаете, – сказал я, – там сейчас свадьба моего друга. Вы не хотите пойти?

– И вы действительно только что вспомнили об этом?

– Нет. Просто я боялся оказаться в ваших глазах банальным.

Лиля испытующе посмотрела на меня. Я стойко выдержал ее взгляд.

– Но у нас нет подарка, – сказала она неуверенно.

– Ерунда! Сейчас что-нибудь купим! – воскликнул я, мысленно подсчитывая, сколько у меня денег.

В «Гастрономе» я взял две коробки пастилы и бутылку шампанского. «В крайнем случае, если ничего не выйдет, уничтожим все с Кобзиковым», – подумал я, входя вместе с Лилей в вестибюль.

Здесь по-прежнему было много народу. Расталкивая толпу, я храбро двинулся на стражей с повязками. Те стояли, переминаясь с ноги на ногу, явно скучая.

– Здорово, ребята, – сказал я. – Мы не опоздали?

– Опоздали, – пробурчал один из дружинников, подозрительно косясь на мой сверток. Другой тоже посмотрел на бумажный пакет.

– Кирпичи? – равнодушно спросил он.

– Ну да, – сказал я, выставляя серебристое горлышко. – К такому кирпичу приложишься – и хорош будешь. Ну, как там Николай? Держится еще на ногах? Или Маша пригубить не дала?

Стражи заулыбались:

– Извините, товарищи… пожалуйста, проходите. Приходится принимать меры. Лезут тут всякие. Только что одного мудреца раскололи. Кирпичи завернул в бумагу – вроде с подарком…

В зале было душно и пьяняще тепло. Нестройно гудели, шаркали подошвами, шипела радиола, звякали тарелки. Лиля подошла к зеркалу. Я остановился рядом, искоса разглядывая ее. В зеркале отражалась совсем юная черноволосая девочка со строгими глазами. Бледное лицо, обрамленное короной волос, худые руки. Платье из красной шерсти сидело свободно – очевидно, его шили «на вырост». Сильно декольтированное и короткое, оно открывало почти до колен стройные, слегка худые ноги и почти всю спину, покрытую «гусиной кожей». Две толстые косы сбегали по маленькой груди почти до пояса.

– Вы, наверно, будете стесняться моих кос, – сказала Лиля, когда мы встретились в зеркале глазами, –