Ким удивился:

– Откуда ты узнал? Правда, в аспирантуре не оставляют, но дипломы защищать разрешили.

– Что?! – теперь пришла моя очередь изумиться.

– Да. Да. Все Кретов. Это он настоял. Звонили «сверху». Декан, скрежеща зубами, согласился, но, кажется, решил нас с треском провалить. Кретов сказал – готовиться во все лопатки, чтобы в расчетах ни единой ошибочки не было. Езжай за Тиной, будем сидеть день и ночь.

В этот день мы занимались до одурения. И только когда я, помножив два на два, получил шесть, Ким сказал:

– Отбой. Завтра начнем пораньше.

– Вы что, опять чокнулись? – спросил Кобзиков, входя в комнату. – Никак не можете расстаться со своей дурацкой сеялкой.

– Не твое дело, – пробурчал Ким.

– Неужели нельзя заниматься в читальном зале? Я теперь жених, и мне нужен полный покой и усиленное питание. Понятно?

– Ты настоящий жених? – спросил я.

Вацлав пожал плечами:

– Какой может быть разговор? Ген, выйди на минутку.

Мы вышли в сени.

– Подали заявление сегодня, – прошептал ветврач

– Ну? – удивился я. – Так быстро?

– Да, был у тестя. Договорился насчет работы. Он говорит, их сильно ругают за сельскохозяйственное образование, но ради нас он сделает исключение. Меня берет каким-то консультантом по крупному рогатому скоту, а тебя инспектором.

– Ты же говорил – старшим инженером!

– Это пока. Понял? Мумия ты! Еще недоволен! Как же он тебя возьмет инженером, если ты без диплома?

– Диплом должен быть. Нас допускают к защите.

– Ну, а если будет, то и место будет. Понял? Вот так надо действовать. Ким куда едет?

– Трактористом к Кретову.

– Жаль. Тракторист с вышестоящими никакого дела не имеет. А вот если бы он поехал механиком, ты бы ему каждый месяц циркуляры присылал за своей подписью и раскрутку давал. Вот так, брат, оно в жизни бывает. Окончили вместе, один лямку тянет, а другой циркуляры ему строчит… Так что считай – Вацлав Кобзиков тебя в люди вывел, и помни…

Мы защищались последними. В окна глядел фиолетовый вечер. Жасмин в стеклянной банке из-под консервов «Частик мелкий в томате» завял. Члены комиссии украдкой посматривали на часы. Только один Глыбка все никак не мог успокоиться. Он кружил возле нас, как жужжащий шмель, и все придирался, все придирался. У Кима по лицу катились крупные капли пота, глаза покраснели, как у алкоголика.

Наконец, видимо, сам Глыбка устал. Он замолк на полуслове и плюхнулся в свое председательское кресло. По комнате прошуршал вздох облегчения.

– Записывать их, Наум Захарович? – спросил Косаревский, он вел ведомость.

– «Записывать»! «Записывать»! А где же выводы изобретателей, с позволения сказать, «скоростной» сеялки?

– Если бы вы дали нам трактор, они были бы, – дерзко ответил Ким.

– Ах, трактор! – Декан задохнулся. – Вы мне угробили лучший трактор и еще смеете упрекать! Да вас надо было отдать под суд!

– Разрешите мне? – поднялся с места Кретов. – Как-никак я был у этих ребят руководителем дипломного проектирования… Я скажу по-простому, безо всяких формул. Летающая борона работать не будет. Кричащие пугала нам тоже не нужны. И кроты селу без надобности. А скоростная сеялка нужна. Ох, как нужна! Вы были когда-нибудь на весеннем севе, Наум Захарович?

– Попрошу вас говорить по существу вопроса!

– Так вот, по существу… Не ученый вы, Наум Захарович!

Кретов зачем-то боком поклонился и сел. В комнате стало очень тихо. Я затаил дыхание, ожидая, что будет. Из-за воротника рубашки декана стала выползать густая краснота, а щеки были белые-белые.

– Прошу студенчество выйти! – прохрипел Глыбка.

В коридоре было темно. Мы с Кимом уселись на подоконник. Тина повернулась лицом к окну и стала смотреть во двор. За полчаса мы не произнесли ни слова.

Наконец дверь открылась, и мимо нас пробежал Глыбка, волоча пухлый портфель. Следом повалили члены комиссии. Подошел Кретов.

– Поздравляю. Инженеры, – сказал он.

И только тут я заметил, что дрожу противной мелкой дрожью, от которой чуть не щелкали зубы.

– Ну, пойдемте, чего стоять, – сказал Кретов.