не пришел. Кретов тоже.

Четкого плана, как жить дальше, у нас не было. До прихода декана мы решили провести совещание и с этой целью удалились в столовую.

В большом зале было почти пусто. На полу пыльными львиными шкурами лежали квадраты солнца. На люстре сидел воробей, чирикал и вертел во все стороны головой. Он выглядел очень довольным – наверно, потому, что питался бесплатно.

– Пусть первым говорит Ким, – предложил я.

Ким откинулся на спинку стула. Я вдруг заметил, что он сильно похудел. Лицо его, и так длинное, еще больше вытянулось, скулы выперли наружу, и только одни глаза, большие и влажные, как у больного, лихорадочно блестели.

– Во-первых, надо опередить Кретова. Пойти самим к Глыбке и все рассказать.

– Принимается, – сказал я.

– Принимается, – сказала Тина.

– Во-вторых, не впутывать Косаревского. У парня может полететь аспирантура.

– Принимается.

– Принимается.

– В-третьих, сказать Глыбке, что мы, конечно, виноваты и готовы понести наказание, но он тоже виноват. Почему он упорно не давал нам трактор. Мы же не для себя стараемся. У нас тема государственной важности!

– Ну что ж, – сказал я. – Можно рискнуть подискутировать с Глыбкой.

– Я не согласна, – сказала Тина. – Это лишне. И ничего не даст.

– И в-четвертых, – невозмутимо продолжал капитан, – сказать ему, что над сеялкой мы работать не бросим, несмотря ни на что. Пока есть возможность, надо использовать мерина. Если подкормить его, километров двадцать пять он даст. Я жертвую стипендию.

– Вопрос можно? – спросил я.

– Давай.

– А если Глыбка не допустит нас до защиты?

– Ну и пусть! Поедем работать со справками!

– А на следующий год защитим экстерном. Зато закончим сеялку.

– А как же с аспирантурой?

– Это сделать никогда не поздно.

– У тебя все?

– Все.

– Тина, говори.

– Ким сошел с ума.

– Твои предложения?

– Пойти к Глыбке и пасть на колени.

Я почесал затылок.

– Два противоположных мнения. У меня есть компромиссное решение. Так сказать, стратегический ход. Согласиться работать над этой самой летучей бороной. Это даст нам и диплом и аспирантуру. А потихоньку можно испытывать и «Голландца».

– Чепуха! – воскликнул Ким. – Чепуха! «Голландцу» тогда амба.

Я вдруг разозлился. До чего же упрямый человек! Заладил: «Голландец», «Голландец»!

– В конце концов и пусть амба. На нашем пути этих «голландцев» будут сотни, лишь бы поступить в аспирантуру. Что, на нем свет клином сошелся?

Ким открыл рот – наверное, хотел сказать что-нибудь вроде своего «ощипанного индюка», но к нам подошел Кретов.

– Ага! Им и горя мало! Уплетают треску за обе щеки, а я за них кашу расхлебывай!

– Да вот, ищем выход из тупика, Дмитрий Алексеевич, – сказал я.

– Выход есть, ребята, – завкафедрой был подозрительно весел. – Все сложилось как нельзя лучше. Я уезжаю в свой колхоз и беру вас с собой вместе с «Голландцем». Поработаете годик трактористами, доведете до нормы сеялку и тогда – на все четыре стороны. Условия я вам создам, как в научно- исследовательском институте. Да и приоденетесь. У меня трактористы зарабатывают – будь здоров!

– Вы были у декана? – догадался я.

– Был.

– Представляю, что там делалось!

– Ничего особенного. Просто поговорили откровенно. Высказали, что друг о друге думаем. Он, конечно, прав: здесь я не на своем месте.