говорил, что это место называют Замком спящей красавицы? Ты шла сюда ночью, без фонарика, и не видела, наверное… Здесь все спят. Все жители. Тут все пришло в полное запустение: и дворец, и парк. Я не знаю, может быть, когда-то раньше здесь жил этот твой принц… Возможно, информация о нем записалась каким-то образом, и ты ее считываешь через свои СНЫ.
Лили слушала и отрицательно покачивала головой в такт словам очкарика. Но ее лицо чуть-чуть смягчилось; Фрэнк перевел дыхание.
— А может, он тоже здесь, среди спящих, — предположил Джерри.
Она вздрогнула и вскинула подбородок. Глазищи — шасть-шасть из стороны в сторону, как будто Лили надеялась прямо здесь и сейчас увидеть своего спящего принца… тьфу ты! Повернулась спиной — и вдруг побежала.
— К беседке, — выдохнул очкарик, срываясь следом.
От так называемой беседки осталась покосившаяся дугообразная стенка-решетка, почти сплошь заплетенная плющом, да пара низких лавочек. Сквозь просветы в решетке совершенно отчетливо просматривалось темное пятно: какой-то человек сидел на скамейке, прислонившись к стенке из плюща и ржавого железа.
Спал.
Когда Фрэнк догнал Лили, она молча стояла над спящим. Немолодым мужиком с коротко стриженными седоватыми волосами, морщинистым, худым. В балахонистой драной рубахе, темных штанах и высоких сапогах, сплошь в трещинах, забитых землей. Одну его руку плющ примотал к стенке, прорастая между длинными пальцами, другая лежала на коленях. Тускло поблескивал перстень с красным камнем.
Шумно, как паровоз, переводя дыхание, подбежал очкарик.
— Джерри, — не оборачиваясь, сказала Лили. — Это его учитель. Тот маг, помнишь?
— Я же го… ворю… — Говорить у очкарика после пробежки получалось не очень. — Они… очень давно… спят. А твои СНЫ… аномальное явление… память предков…
По щеке учителя-мага — такой же дырчатой, как и у всех здешних спящих, — медленно полз большой бронзово-зеленый жук. Лили тронула его пальцем; жук поджал лапки и скатился в траву. Спящий, конечно, не шевельнулся — но очкарика передернуло.
— Я сейчас, — бросил он и направился в кусты. Фрэнк усмехнулся.
— Этого не может быть, — заговорила Лили. — Когда я была маленькая и видела СНЫ, Эжан тоже был ребенком. На год старше меня. Теперь мы оба выросли и снова встретились. Если бы он на самом деле жил когда-то давно… если бы память предков… то как бы тогда?..
Он пожал плечами. Пусть очкарик делает свои дела, возвращается и треплется дальше. Ему, Фрэнку, рассуждать насчет ее пр-р-рынца хотелось меньше всего.
— Как ты думаешь, — спросила Лили, — Эжан тоже где-то здесь спит?
Стоп.
Фрэнк смотрел на плющ, оплетающий пальцы мага. Да, конечно. Разумеется.
И как он раньше не догадался?!
— Я сейчас, — проговорил он. И кинулся в кусты.
Дрыхнешь, да? Сколько б столетий ты не дрых — я тебя разбужу. Разбужу и дам по морде, чтоб знал, как обманывать чужих девчонок, пролезая, как воришка, в их сны… то есть СНЫ… Я давным-давно поклялся бить всех, кто посмеет ее обидеть!., мою Лили.
Фрэнк несся напрямик через кустарник: он всегда и везде хорошо ориентировался, и ему не надо было выбираться на «главную аллею», чтобы найти его. Того парня в расползающейся рубахе, сквозь которую прорастала трава. Разумеется, это он и есть — кому еще лазить в королевском парке, неподалеку от беседки, где уснул маг-учитель? Ученичок-то наверняка попросился у него выйти, чтобы отлить в кустах… далековато забрался, правда. Да так и откинул копыта на боковую. Интересно — тогда, по дороге, Фрэнк как-то не обратил внимания, — не приспущены ли у него штаны?
Да ладно, пускай подтянет. Можно дать ему на это пару секунд перед мордобитием.
Сквозь листву что-то забелело. Странно: вроде бы он валялся на земле, а не сидел… Неужели сам удосужился проснуться?
Фрэнк вломился в последние заросли на пути, выставив вперед локоть; все равно расцарапал щеку и, выругавшись, выбрался из кустов у самой головы спящего.
Который, конечно, и не думал просыпаться. Безмятежная рожа в дырочку, узкая, с длинным носом крючком и тонкими губами. Тоже мне красавец! Девчонок вообще трудно понять: что могла Лили найти в этой скелетине? Фрэнк скользнул взглядом дальше: грудь за воротником рубашки была сухая и жилистая, а в прорехи рукавов проглядывали такие же небольшие, но крепкие бицепсы. Черт, этот тип может и неплохо драться… по фиг!
На границе бокового зрения шелохнулся сидящий силуэт. Джерри. Он устроился у ног спящего, сосредоточенно разглядывая их. Фрэнк присвистнул, и очкарик поднял голову.
— Фрэнк, — сказал он, впервые за все время называя его по имени, — смотри.
Очень-очень серьезный голос. Почему-то сделалось жутко.
Подошел, присел на корточки и наклонился над тем, что показывал Джерри.
Левый сапог спящего, украшенный сзади причудливой звездочкой шпоры, спереди во всю глотку просил каши. Желтоватый палец с нестриженым ногтем выглядывал в конкретную дыру с рваными краями.
А из кончика этого пальца уходил в землю толстый, как шнур, корень.
Он не имел ни возможности, ни права поступить иначе.
Агатальфеус Отмеченный поднимался по широкой дворцовой лестнице. Косые полосы яркого солнца на ступеньках. В этой, парадной части дворца всегда много солнца… Слепящие лучи хорошо вытравливают следы любого преступления. Преступление? Но ведь он не мог отказаться. Ни права, ни возможности. Священный долг перед Орденом…
Не Орден потребовал от него исполнения этого долга!.. Орден мудр и милосерден — но он подчинен светским властям, и против этого ничего нельзя поделать.
Ни возможности. Ни права.
Лестница кончилась широким вестибюлем с лепниной на потолке и статуями вдоль стен. Высокие резные двери, ведущие в бальные залы с огромными окнами в парк и трапезные на тысячу гостей. Ее Величество Катания Луннорукая и сегодня дает какой-то пышный прием… почему бы и нет? Яркое солнце простит и выбелит все.
Стабильер подошел к противоположной стене — в арочном проеме за статуей обнаженного бога любезничали паж и фрейлина — и скрылся у них на глазах, не удосужившись отпереть потайную дверь.
Узкий проход вел напрямую в ту часть дворца, где располагались внутренние покои. Лабиринт коридоров, куда не так-то просто попасть всепрощающему солнцу… Только разноцветные отсветы на полу — от факелов за витражными окошками ниш для стражи. Ну и разве что иногда — вороватый лучик, пробравшийся в приоткрытую дверь чьей-то спальни. Здесь никогда не распахивают дверей широко. И тем более никогда не оставляют их надолго открытыми…
Где-то здесь, в переплетении полутемных коридоров, тот мальчик попытался бежать. Ему было нечего терять — он уже потерял все, вплоть до собственного имени. Ему, если разобраться, и спасать было нечего… Только жизнь — но его жизни ничего и не угрожало, он знал об этом… И все же перед очередным поворотом неожиданно рванулся вперед — обреченно, отчаянно. В пустом коридоре тут же выросли из ниоткуда стражники: много, больше десятка, Мальчик оказался прижат к стене; выхватил меч — астабильных не обезоруживают, зачем? — и занял глухую, непробиваемую оборону. Несколько долгих секунд он стоял один против целого ежа стражницких мечей, готовый к смертельной битве и к невероятной, но все же возможной победе. И маг Агатальфеус молчал. Дарил юноше эти секунды.
Потом самый вспыльчивый стражник не выдержал и сделал выпад; юноша отразил этот удар и град остальных, обрушившихся в следующий миг. Он мог продержаться какое-то время. Но если бы кому-нибудь из противников удалось нанести ему смертельную рану… Катаклизм, вызванный насильственной смертью астабильного, не в состоянии предотвратить даже самый сильный стабильер.
Хотя какой он, к дьяволу, астабильный…
Но он признался. И был осужден именем Ордена.
