Я вдруг подумала, что сейчас, когда Ингар сидит, можно запросто обнять его за плечи. Даже не надо подпрыгивать или вставать на цыпочки.
— Понимаешь, Юста, — заговорил он, — я всегда считал, что спас его… твоего брата. Красиво звучит, правда? Но когда посмотрел поближе на его бестолковую жизнь… да, Юста, бестолковую. Нельзя строить жизнь только на том, чтобы доказать всему миру свое право на свободу. А Робни… он не может иначе. Из-за меня.
Я хотела возразить. Что Роб живет так, как считает нужным. Что он ни за что не пошел бы с Ингаром в эту экспедицию, если б не был… да, благодарен ему. За то решение, которое, как ни крути, действительно изменило его жизнь. Хотя никогда не признается.
Подумала, что с моей стороны было бы нехорошо его выдавать.
Промолчала.
— Так что теперь я гораздо осторожнее решаю за других, — усмехнулся Ингар. — Но Робни прав. Тебе действительно лучше остаться здесь, у Седого. Пока мы не вернемся.
Разумеется, он и сам не верил, что я с ним соглашусь. Настолько, что даже не привел ни единого аргумента в пользу этого заманчивого предложения. Просто сидел и ждал ответа.
И в какой-то момент мне захотелось ответить «да». Чтоб удивился. Чтобы поднял изумленные глаза, вскинул брови движением взлетающей чайки. Допустил, наконец, мысль о том, что я — нечто большее, чем глупая малолетняя авантюристка, увязавшаяся за взрослыми людьми, скрутившись буквой «зю» во вместителе…
За взрослыми людьми. А Винс?!
Его Ингар взял с собой, сделав полноправным членом экспедиции. Не посчитав ни глупым, ни малолетним. Конопатого задохлика, над которым я всегда прикалывалась, сколько себя помню. И что теперь: он пойдет вместе со всеми дальше, к границе, на Гауграз — а я останусь?!!..
Ингар смотрел вниз, трогая длинной травинкой кончики своих униходов. Невероятного размера, больше, наверное, обоих моих, если их поставить один за другим…
Я резко помотала головой. В принципе он мог бы и не увидеть.
Увидел. И кивнул, получив ожидаемый, стопроцентно просчитанный ответ:
— Хорошо. Но с братом, — он поднял глаза, и в них прыгнули насмешливые искорки, — разбирайся сама.
Я махнула рукой: уж кто-кто, а я никогда в жизни не боялась Роба.
— Знаешь, Юста, — сказал Ингар, и голос его был легким, как облако, — я уверен, что все будет хорошо. Иначе, конечно, ни за что не взял бы ни тебя, — он понимающе улыбнулся, — ни Винса. На тот Гауграз, что живет в нашем глобальном общественном сознании, — не взял бы. Но того Гауграза просто нет.
— Как это?
— Есть миф. Очень убедительный, раз за него столько столетий гибнут люди. А чтобы миф такого уровня жил долго, ему и требуются постоянные человеческие жертвы, это закон. Замкнутый круг, понимаешь? Наглухо замкнутый, как граница Гауграза. Именно поэтому я и убежден, что там, за ней, — совсем другое…
— Что? — Я подошла ближе к нему. На один маленький шажок.
— Увидим. Хотя предполагать можно с довольно высокой точностью. Ты когда-нибудь изучала историю доглобальных народов?… Хотя, если не ошибаюсь, в общей лекционной программе такие часы не предусмотрены. Только как факультатив или узкая специализация, и то не особенно поощряется… так вот. Когда-то Гауграз был обычным доглобальным государством, как тысячи других. С более-менее нормальными международными связями… понимаешь, что это такое? И если бы не совокупность некоторых исторических фактов плюс особенности менталитета, приведшие к болезненному восприятию категории свободы… Долго объяснять, лучше, когда вернемся, поступай ко мне на кафедру, как Винс. Впрочем, к тому времени ты и сама будешь знать о Гаугразе больше, чем любой академик во всем Глобальном социуме.
Я шагнула еще ближе. Его плечи — на уровне моей груди. Только поднять руки… А если он не поймет, то так ему и надо. Но он поймет.
— Там живут почти такие же люди, как мы, — сказал Ингар. — Не смертовики, не чудовища — люди. С ними вполне можно найти общий язык. Мне кажется, что Робни, твоему брату, уже где-то удалось…
Я не хотела говорить о Робе. Я вдохнула побольше сумасшедшего воздуха.
Невидимые насекомые отчаянно стрекотали в траве.
Вот тут-то и подошел — неслышно и незаметно, словно разведывательная программа, — мрачный, как всегда, профессор (!!!) Чомски. И, привычно проигнорировав меня, напомнил начальнику экспедиции, что ночевки, как договаривались, не будет. И пора бы командовать выступление.
Начальник экспедиции послушно кивнул и поднялся с валуна.
Были звезды. Совсем близко.
Я то и дело задирала голову и пыталась опознать созвездия, знакомые по часам астрономии; кое-что получалось. Орион: три звезды в ряд — его пояс, еще три перпендикулярно вниз — меч. Красная звезда справа вверху, то есть Орионово плечо, называется очень красиво: Бетельгейзе… Да, если кто не знает, у всех созвездий и у некоторых звезд есть собственные имена, восходящие к доглобальной мифологии. Так интересно! А Ингар наверняка еще и в курсе, что они означают… Вон ту яркую-преяркую бело-голубую звезду зовут Сириус. Кажется.
Спросить у Ингара было нельзя. Нельзя вообще кого-то о чем-то спросить. Или просто что-то сказать. Или даже издать хоть какой-то малейший звук. Так приказал Роб: иначе, по его мнению, границу не перейти. Лично я считала, что вполне можно позволить себе переговариваться шепотом — сам же говорил (если Винс ничего не перепутал), что на высокогорном участке ни одной пограничной заставы на тридцать километров, а мы к тому же идем по тайной тропе.
Последние полтора часа тропинка уверенно поднималась в гору. Иногда под небольшим наклоном, градусов в тридцать, потом вдруг значительно круче, местами давала почти отвесные ступени, на которые приходилось сначала ставить вместитель, а уже потом вскарабкиваться самой. Очень-очень редко она делала вид, что подныривает вниз, но ненадолго и неубедительно. По обеим сторонам то и дело выскакивали скалы и просто большие камни. Я уже ухитрилась раз двадцать споткнуться и, кажется, сбила все пальцы на ногах даже сквозь амортизационные униходы.
Становилось все холоднее. Я начинала жалеть, что перед выступлением не надела любезно предложенный Винсом термокомб дикой расцветки. А что, пришелся бы впору. Небо морозно пощипывало после неслабой энергранулы: Роб сказал, что нам должно хватить их, чтобы нормально провести без сна эту ночь и половину следующего дня. Отоспимся на Гаугразе, он там знает места.
Оглушительно стрекотали насекомые. Потом уснули. И наши шаги перестали быть бесшумными.
Горы нависали теперь прямо над нами, и не было никакой возможности спутать их с облаками. Которые смутно белели в темноте, наползая на вершины, как постельные хлопья на переполненный аннигилятор. Интересно, каково там, внутри облаков? А ведь мы там будем. Когда взойдем на какую-нибудь вершину…
Моим ориентиром была спина Винса — в том самом диковатых цветов термокомбе; как ни странно, он отлично маскировался под ночь. Ингара, который шел впереди, вслед за Робом, я уже почти не видела. Профессор (!!!) Чомски, как всегда, замыкал, неприятно вперившись взглядом мне в спину.
И вдруг Винсова спина остановилась. Так резко, что я чуть было не поцеловалась с ней.
Мы куда— то пришли. Или что-то случилось?
Напрягая зрение, я вгляделась во тьму. Ясное дело, ничего не увидела — Винс же не прозрачный, а скалы по краям тропы тем более. Тогда шагнула вперед и отодвинула его в сторону с тропинки, не особенно заботясь о том, не загремит ли он ко всем чертям о гранит. Не загремел; только обернулся и вопросительно вылупился на меня огромными глазищами. Подавать на мигах ответный сигнал я не стала.
Впереди на тропе теснились две фигуры. Высокая, узкая — Ингар. Приземистая, квадратноплечая — Роб. Казалось, они о чем-то молча спорили, то глядя друг на друга, то оборачиваясь вперед, в направлении нашего пути. Вот Ингар поднял руку, указывая туда, а Роб ответил резким жестом; не совсем понятным, но в принципе догадаться можно.
Я проследила взглядом за Ингаровой рукой. Там, чуть выше по склону, местность давала небольшую
