выполняя тот долг, ставит под огонь лишь свою жизнь, другой – и свою и жизнь своих подчиненных.

Вот эта сложность, когда от человека требуется достичь труднодостижимое и в то же время быть в ответе за свои действия перед законом, перед родными солдата, перед своей совестью, и вызвало, очевидно, требование Петра Первого, вошедшее с тех пор в боевые уставы, – добиваться победы малой кровью…

Под Шпичинцами крови было много, а победы не было. Был, напротив, весьма ощутимый урон. Для червонного казачества, для Красной Армии. Понимали это все, и прежде всего уяснил себе, всю тяжесть промаха молодой начальник дивизии – автор той горькой операции.

Может, если бы не было позади боев за Киев с гайдамаками Центральной рады, славного похода из лесов Нейтральной зоны через Харьков к берегам капризной и коварной Горыни, рейдов на Фатеж – Поныри и на Льгов, решавших судьбу столицы Советской республики, жарких схваток с башибузуками Улагая под Перекопом, начдив уловил бы укоры за ту атаку и за Новикова не только во взгляде военкома…

Да! Все знают – Новиков отличался горячностью. Врага не всегда одолевают силой. На войне сплошь и рядом берет верх дерзость, безумство, натиск. Молодой офицер военного времени, польщенный доверием командования, не нуждался в понуканиях – сам лез в огонь и умел зажигать безумством храбрости своих джигитов. Это Новиков под Перекопом вылетал в широкую степь, выкликая на сабельный поединок улагаевских всадников.

Кто-кто, а Примаков хорошо знал и своих комбригов, и своих командиров полков, и своих сотников. Знал их особенности и дарования, привычки и манеры, их психический склад и темперамент – все то, из чего слагается боевой почерк и солдатский характер вожака.

А не хуже начдива изучил этих людей комиссар. Когда решался вопрос об атаке синявского участка, где легионеры, словно кроты, глубоко ушли в грунт, оградив себя с фронта и с флангов мощными капонирами, он назвал имя командира 2-го полка. Никто лучше Потапенко и его хлопцев не мог выполнить с успехом атаки, требующей методического, со строгим расчетом, напора.

Знал это и Виталий Маркович. Знал он хорошо, что 4-й полк не станет тратить время на скрупулезную подготовку штурма. Знал он, что натиск будет стремительным и бурным. Будет такая атака, которая повлечет за собой немало жертв, но эти жертвы окупятся сторицей… Не раз подвергая свою жизнь опасности, на сей раз Примаков поставил под огонь головы своих самых лучших подчиненных.

Но и ставить людей под огонь можно по-разному. Вот это понял тогда, после Шпичинцев, молодой начдив, чувствуя себя в ответе перед памятью своих храбрецов, перед их родными и семьями, перед своей совестью…

Вот почему и на нестриженую гриву коня начдива тогда, после синявского боя, падали скупые слезы…

После той беседы Примаков поехал в штаб, посоветовав мне осмотреть город. Вечером я его застал дома. С цветными карандашами в руках, в белоснежной нижней рубахе, он склонился над топографической картой.

И вот мы снова одни. Очевидно, работа над немецкими картами вызвала в моем собеседнике определенные настроения.

– Это страшная сила, – начал он. – Страшная в своем стадном крысином напоре, в своей организованности. У немцев богатый опыт, наука! Это должно нас насторожить. И в то же время есть такой анекдот: восставшие немецкие пролетарии, даже пролетарии, уклонились от штурма берлинского вокзала, так как у них не было перронных билетов… Все, что идет вразрез с планом, вносит разлад. Почему? Потому что немецкому солдату внушено веками: «Покоряйся дисциплине. И не смей думать. За тебя думает офицер!»

Туг же хозяин дома вспомнил, как белые генералы объясняли свои неудачи тем, что красные воюют не по правилам. Да! Большевики воевали не по правилам, а они – по всей премудрости военной науки. Но отступали войска, предводимые учеными и многоопытными генералами, а наступали полки во главе с вчерашними солдатами, студентами, прапорщиками. Весь вопрос в том, что генералы-беляки не сумели разглядеть созданных революцией новых правил, по которым возможно было выигрывать не только бои, по и сражения, не только сражения, но и войну.

Революционному солдату строго вменялось и подчиняться дисциплине и думать. Постоянно думать!

О таком думающем бойце я и рассказал своему бывшему командиру корпуса.

Однажды против басмачей Джунаид-хана выступили три наших колонны. Жара! Передвигались лишь ночью, а враг тем не менее знал, откуда и куда идут красные. Это из-за ишаков 4-й, обозной колонны, которые с неистовым криком все время пытались освободиться от тяжелых боевых вьюков.

Позвали аксакалов. Один посоветовал давать животным особых лепешек, другой – особых палок. Не помогло! И вот однажды старший обоза 3-го полка Николаенко, который попал в Среднюю Азию вместе с тысячью добровольцев – червонных казаков, лукаво усмехнувшись, сказал: «Пусть не радуется Джунаид- хан, а с ним и бухар Эмирский… Моя худоба будет сегодня работать тихо». И в самом деле, в двух полках ишаки заливаются по-прежнему на все Каракумы, а в 3-м – молчат. Командир велит вызвать Николаенко. Спрашивают его: «Что? Палки или лепешки?» А он: «Нет! Обыкновенные камни!»

Приметил наш червонный казак: перед тем, как кричать, ишак задирает хвост. Боец и привязал ко всем ишачьим хвостам камни…

Так солдатская смекалка лишила Джунаид-хана его, как теперь бы сказали, «пятой колонны»…

Примаков, всячески поощрял инициативу и военную хитрость бойцов. Его питомцев уже не остановило бы никакое отсутствие перронных билетов…

Красная Армия была сильна и своими исполнителями и своими мыслителями!

Примаков, вытирая набежавшие от смеха слезы, вспомнил белогвардейскую газету «Руль». В ней приводилась беседа двух видных генералов. Один сожалел, что у эсеровской террористки оказалась слабая рука. А другой отвечал: «Ну, ладно, не стало бы Ленина. И думаете вы, что не стало бы с ним и Совдепии? Отнюдь! В чем сила красных? Поймите: у них в каждой губернии, в каждом уезде, в каждой волости и в каждом селе, на каждом заводе и в каждом цехе есть свой Ленин. Можете вы их всех уничтожить? Нет. Значит, не уничтожим мы и Совдепии…»

Виталий сказал: