Летом 1921 года вызвали меня в Винницу. Стоял я тогда со своим 7-м, головным полком 2-й Черниговской дивизии червонного казачества в Литине. Три часа ходу на резвом коне – и тридцать километров остались позади. В штабе корпуса, утопавшем в зелени цветущих садов, я застал и своего начальника дивизии, кавалера двух боевых орденов (один из них за № 35) Дмитрия Шмидта, того самого, которому два года назад я привозил пакет в наши Вутенки.

Дружба Шмидта с Примаковым началась еще в нейтральной зоне – ничейной полосе, разделявшей Советскую Россию и оккупированную немцами Украину. Царский прапорщик военного времени, коммунист с трехлетним стажем, Шмидт появился в лесах Унечи в августе 1918 года после неудачного восстания. Он возглавлял часть повстанческих сил Полтавщины, а коммунист, бывший царский подполковник Крапивянский – повстанцев всей Черниговщины.

Потом комбриг Шмидт вместе с червонными казаками освобождал Харьков, Полтаву, Кременчуг, Подолию. Весной 1921 года, не закончив курса в академии, явился к нам. И привез с собой еще одного «дезертира учебы» – кавалера двух боевых орденов Ивана Константиновича Бубенца, в прошлом командира чапаевской конницы, любимца Фурманова, Фрунзе.

Офицер военного времени, гвардеец, он создал боевой отряд, развернувшийся позже в один из чапаевских полков.

…В кабинете у Примакова оба моих начальника объяснили мне цель вызова. Надо было в срочном порядке составить «Памятку для бойца». В районе, кишевшем петлюровскими бандами, иные наши товарищи становились жертвой своей беспечности. И не только рядовые. Нелепо, но геройски погиб командир 10-го полка Федор Святогор. Его боевой орден нацепил себе потом атаман Гальчевский…

Виталий Маркович положил предо мной стопку толстых книг в добротных переплетах. Труд Филлиса о выездке лошадей. «Обряд службы» полководца времен Екатерины II Румянцева – учителя великого Суворова. Книги по тактике конницы, по истории военного искусства.

– В академии посылать пока не можем – надо кончать с бандами, готовить части к переходу в казармы. А учиться мы должны все, – сказал тогда мой командир корпуса, – Вот и надо читать, набираться ума, да еще помнить о товарищах… – Примаков велел мне после прочтения первой книги направить ее с ординарцем командиру 8-го полка, а тот дальше, вплоть до командира 12-го полка 2-й дивизии Александра Горбатова. – Это вторая причина вызова, – сказал Виталий Маркович. – А есть еще и третья, – с какой-то загадочностью добавил он. – Поедем…

Выйдя из-за огромного дубового стола, Примаков направился к дверям. Вслед за ним пошли и мы – начальник штаба корпуса Семен Туровский, его заместитель Владимир Микулин, Шмидт, адъютанты комкора – Кузьмичев и Пилипенко. Сели на лошадей. Проехали не торопясь по тенистым улицам Садов, свернули на Вороновицкую дорогу.

Справа и слева от нее виднелись пестрые поля – куцые наделы хлеборобов.

Вдали показались незасеянные горбы Малых Хуторов, а на них темные силуэты ветряков, флегматично размахивавших своими огромными ажурными крыльями. Вожак кавалькады, раскурив на ходу трубку, перевел коня в резвую рысь, а вскоре – в манежный, а потом и в полевой галоп. Мы все вслед за Примаковым взлетели на крутые горбы.

Но что это? Наваждение или мираж? Примаков, не сворачивая, полетел на ветряки. Уже слышно ленивое поскрипывание высушенной солнцем и ветрами вращающейся их оснастки. Мальчик, боевой конь комкора, видать, приученный уже к этому номеру, шевельнув ушами, с ловкостью циркового акробата устремился в просвет между двумя вращающимися крыльями.

Повинуясь своему, как мне тогда казалось, сумасбродному всаднику, конь, радостно фыркая, обскакал вокруг ветряка и остановился как вкопанный у бревна-правила. Примаков, шумно вздохнув, застыл в седле…

Пришел черед остальным. Конь Феди Пилипенко, почувствовав легкий удар по крупу, громко заржал и умчал своего всадника вниз, к ближайшим хатам Малых Хуторов.

Каково было мне, новичку? Увидев разбитую мою голову, меня бы не осудили. А вот если бы я спасовал…

Потом уж я вычитал в книгах, что подобным же образом учил своих офицеров мужеству и отваге знаменитый Зейдлиц – начальник кавалерии Фридриха Великого.

Неизвестно, в каком возрасте знаменитый Зейдлиц резвился со своими гауптманами[15] под крыльями ветряков. Самому старшему в кавалькаде Примакова, Владимиру Микулину, который был почти в полтора раза старше каждого из нас, стукнуло тогда тридцать один. На обратном пути в Винницу он, когда-то водивший и боевые самолеты, дружелюбно подтрунивал над своим бывшим комиссаром:

– Добро, что в той мукомольне четырехлопастный пропеллер… А есть и о шести лопастях…

В то время, когда мы все жадно стремились к науке, большой знаток конницы Микулин научил нас многому. Он же нам передавал опыт прошлого. Но не все из большого опыта великого Зейдлица было достойно подражания…

Прошло два года. Мы с Горбатовым только что на подступах к Изяславу провели учение на встречный бой. Но даже после изнурительной для людей и коней работы еще оставался порох… Вправо от проселка, в низине, бурля и петляя, неслась на запад многоводная Горынь. Из всего прочитанного в книгах, полученных мною в Виннице, в памяти возник опять тот же Зейдлиц. Подражая ему, поднял высоко руку. И если там, под Малыми Хуторами, вслед за Примаковым скакала сборная кавалькада, то здесь, под Изяславом, вслед за своим командиром шла на коротком галопе строевая единица. Кто бы осмелился свернуть?

А вот и крутой спуск к реке. Несколько пугливых всхрапов, и резвый Занзибар, сразу же потеряв под копытами дно, вытянул вперед голову, поплыл. Широким фронтом развернутых взводов, линия за линией, с визгом всадников и храпом лошадей полк врезался в быстрые потоки Горыни.

Мы и раньше занимались форсированием вплавь водных преград, но… к этому долго и тщательно