– Ныне я повинуюсь голосу совести и потому раскаиваюсь, – вопил Эврар, не подымаясь с колен. – Все скажу... У нас не было елея, а без него окрестить фигурки нельзя. Мы сообщили об этом потихоньку кардиналу, который находился в соборе, и он велел нам обратиться к одному священнику в церковь за мясной лавкой и сказать, что елей, мол, нам нужен для больного.

Теперь уже не было надобности задавать Эврару вопросы. Он сам называл имена доверенных лиц кардинала. Так, он назвал капеллана-аудитора Андрие, священника Пьера и брата Боста.

– Потом мы взяли обе фигурки, и две освященные свечи, и еще горшок святой воды, спрятали все это под рясы и пошли к кардиналову ювелиру – звать его Бодон, у него молодая пригожая супружница; так вот они должны были быть восприемником и восприемницей при крестинах. Фигурки мы окрестили в тазу цирюльника. После чего отнесли их кардиналу, он нас щедро отблагодарил и саморучно пронзил у обеих фигурок сердце и все животворные части.

Среди воцарившегося молчания вдруг приоткрылись двери и Матье де Три просунул в щель голову. Но король движением руки приказал ему убираться прочь.

– А дальше что? – осведомился Миль де Нуайе.

– А дальше кардинал велел нам заняться другими, – ответил Эврар. – Но тут я забеспокоился, потому что слишком много людей было посвящено в тайну, отправился в Лион, отдался в руки королевских стражников, и меня привезли сюда.

– А триста ливров вы получили?

– Получил, мессир.

– Черт возьми! – воскликнул Карл де ла Марш. – На что причетнику триста ливров?

Эврар потупил голову.

– На непотребных девок, ваше высочество, – тихо проговорил он.

– Или на нужды ордена, – произнес как бы про себя граф Пуатье.

Король молчал, ежась от тайного страха.

– В Пти-Шатле! – приказал Пуатье, указывая конюшим на Эврара.

Тот безропотно позволил себя увести. Казалось, он внезапно потерял последние силы.

– Похоже, что среди бывших тамплиеров развелось немало колдунов, – заметил Пуатье.

– Не надо было сжигать Великого магистра, – буркнул Людовик Х.

– А я что говорил! – воскликнул Валуа.

– Правда, дядюшка, вы это говорили, – отозвался Филипп. – Но сейчас не о том речь. Бросается в глаза другое – уцелевшие тамплиеры широко раскинули свои сети и готовы на все, лишь бы услужить нашим врагам. Это Эврар сказал лишь половину правды. Вы сами понимаете, что его исповедь была приготовлена заранее и что только к концу он себя отчасти выдал. Так или иначе, этот конклав, который вот уже два года мечется из города в город, к вящему позору для христианского мира, начинает вредить и королевской власти; и кардиналы, в жажде заполучить тиару, ведут себя так, что вполне заслуживают церковного отлучения.

– Уж не кардинал ли Дюэз, – заметил Миль де Нуайе, – подослал к нам этого человека, дабы повредить Гаэтани?

– Все возможно, – ответил Пуатье. – На мой взгляд, Эврар принадлежит к той породе смутьянов, которые готовы кормиться из любой кормушки, пусть даже овес будет с гнильцой.

Он не успел доказать своей мысли, как вдруг Карл Валуа с торжественно-важным, даже озабоченным видом прервал его.

– А не думаете ли вы, Филипп, – произнес Карл, – что вам следовало бы самолично побывать на конклаве и навести там порядок, дав миру нового папу? По моему мнению, вы для этого прямо-таки предназначены.

Филипп не мог сдержать улыбки. «Каким, должно быть, хитрецом считает себя сейчас наш дядюшка Карл, – подумал он. – Наконец-то ему представился случай удалить меня из Парижа и послать в это осиное гнездо...»

– Ага! Вы и впрямь, дядюшка, даете нам мудрый совет! – воскликнул Людовик Х. – Конечно, Филипп должен оказать нам эту услугу, он один только и может добиться успеха. Брат мой, я не сомневаюсь, что вы охотно согласитесь... и сумеете разузнать все о бумажках, вложенных в фигурки: окрестили их нашими именами или нет? Да, да, надо сделать это как можно скорее, впрочем, вы сами заинтересованы не меньше меня. А скажите, как с помощью религии отвратить от себя злые чары? Ведь бог сильнее сатаны.

Внешний вид короля не подтверждал этой его уверенности.

Граф Пуатье задумался. В общем-то, предложение соблазнительное. Покинуть на несколько недель двор, где он бессилен воспрепятствовать бесчисленным глупостям и вынужден вступать в конфликты со здешней кликой... лучше уж отправиться на конклав и сделать хоть одно полезное дело. С собой он возьмет верных людей – Гоше де Шатийона, Миля де Нуайе, Рауля де Преля... А так кто знает? Тот, кто посадит на престол папу, тем самым, возможно, прокладывает себе дорогу к трону. Рано или поздно трон Священной Римской империи, который прочил среднему сыну еще отец, освободится и Филипп может домогаться германской короны в качестве пфальцграфа.

– Что ж, пусть будет так, я согласен, лишь бы сослужить вам службу, – произнес он.

– Ах! Какой хороший у нас брат! – воскликнул Людовик Х.

Он поднялся с кресла, намереваясь обнять Филиппа, но вдруг остановился, завопил диким голосом:

– Нога! Нога! Вся онемела, отчаянные судороги, я не чувствую под собой земли!

Ему показалось, что сатана уже ухватил его за лодыжку.

– Да полноте, брат, – успокоил его Филипп, – просто у вас затекла нога и по ней бегают мурашки. Разотрите ее – и все пройдет.

– Ах, значит, вы думаете, что она просто затекла? – переспросил Сварливый.

И он вышел из залы, ковыляя, как Эврар.

Вернувшись в свои покои, он узнал, что лекари высказались утвердительно и что, если на то будет воля божия, он станет отцом в ноябре. Король обрадовался доброй вести, но не так сильно, как того ожидали.

На следующий день Филипп Пуатье отправился с визитом к теще, чтобы объявить ей о своем скором отъезде. Графиня Маго жила теперь в новом замке Конфлан, стоявшем на самом слиянии рек Сены и Марны, – в Шарантоне.

При их разговоре присутствовала Беатриса д'Ирсон. Когда граф Пуатье рассказал о допросе, учиненном колдуну, обе женщины обменялись быстрым взглядом. Одна и та же мысль одновременно пришла им в голову. Приметы пособника кардинала Гаэтани что-то слишком уж совпадали с приметами человека, услугами которого пользовались они сами два года назад, когда понадобилось отравить Гийома де Ногарэ.

«Просто невероятно, чтобы двух бывших тамплиеров звали одинаково и чтобы оба были так сведущи в ворожбе. Смерть Ногарэ, надо полагать, послужила Эврару надежной рекомендацией в глазах племянника папы Бонифация. И бывший тамплиер, очевидно, решил и тут подработать! Ох, скверное дело!..» – думала Маго.

– А каков этот Эврар... из себя? – осведомилась она.

– Худой, чернявый, вид у него полубезумный, и хромает к тому же, – ответил Филипп.

Маго вопросительно взглянула на Беатрису, и та движением век подтвердила слова графа Пуатье: «Да, тот самый». Графиня Артуа почувствовала, что беда нависла над ее головой; Эврара этого непременно подвергнуть допросу с применением всех тех надежных орудий, которые помогают вернуть человеку память. Если не приступили уже к делу сейчас. А вдруг он заговорит... Конечно, в окружении Людовика Х никто не станет оплакивать Ногарэ. Но будут рады случаю затеять процесс против нее. И как все это получится на руку милейшему Роберу!.. С лихорадочной быстротой она начала строить один план за другим и сама видела всю их неосуществимость. «Умертвить узника в недрах королевской тюрьмы – дело нелегкое... Да и кто в этом поможет, если даже не поздно еще?.. Филипп, только один Филипп! Нужно признаться ему во всем. Но как он сам к этому отнесется? А вдруг откажет? То-гда конец...»

У Беатрисы тоже пересохло в горле.