приговаривал:

– С чем сравнишь, ну-ка! Девичий румянец, верно? Наперстянка… Не слыхал? Подай мне мать-мачеху! Эх, простак! Желтая, да не та. Ну, нам цветок не нужен, сила в листочках. К язвам прикладывают. Слыхал?

– А трава одолень есть? – спросил Федор.

Рассказал со слов Харитины, княжеской кормилицы, – растет трава при реках, ростом в локоть, цвет рудо-желт, листочки белые. Трава приворотная, привлечь способна женский пол. И мало того, охраняет от недругов, если зашить в ладанку и надеть на себя.

– Хорошо бы, – ухмыляется Амвросий. – Бабки нагородят чудес, подставляй уши!

– Еще будто адамова голова есть, корень такой… Кто носит, дьявола может узреть.

Смеются оба.

Пребывал Федор в шалаше, в Рожновском лесу четыре дня и расстаться с Амвросием не захотел. Попросился в товарищи – странствовать, врачевать народ травами, одолевать хвори людские.

Амвросий того и желал.

С тех пор Федор Губастов затерялся в необъятности российской надолго.

В 1716 году Европа как бы затаила дыхание, всматриваясь в будущее.

Война за испанское наследство кончилась, но мир, подписанный в Утрехте, хрупок.

Жезл повелителя Европы не достался никому. Выигрыш преважный – у Габсбургов, отхвативших всю Бельгию, земли на Рейне, Милан, Неаполь, остров Сардинию. Союзница императора Англия отняла у испанцев Гибралтар – ворота в Средиземное море – и остров Минорку в оном, у французов – владения в Америке, по берегу Гудзонова залива. Кроме того, Франция обязалась разрушить до основания и Дюнкерк – морскую свою крепость.

Честолюбивый замысел Бурбонов рухнул. По условиям мира Испанию не может возглавлять король Франции.

Людовик Четырнадцатый недавно умер, но план его – «стереть Пиренеи» – не забыт. Филипп, утвержденный на испанском троне, мечтает подчинить французов, строит козни против герцога Орлеанского – регента Франции при малолетнем Людовике Пятнадцатом. Два Филиппа, два племянника «короля солнца», – яростные враги. Пушки по обеим сторонам Пиренеев заряжены.

Астрологи не предрекают Европе успокоения. И куранты пишут с иронией, что новые границы государств рисованы на песке. Потерпевший алчет реванша, а победитель – дальнейших приобретений, ибо выигрыш кажется ему недостаточным.

Так было всегда и, верно, пребудет?

Побежденные являют непокорность, и праздник победителей оттого испорчен.

Между тем Марсова гроза, возникшая на севере, ширится. «Северный медведь», как прозвали русского царя в Париже, шагнул в Европу далеко от своих пределов. Русские полки квартируют в Або, в Вазе, держат берег Ботнического залива, так что Швеция над южной Финляндией уже не властна. Еще более продвинулась русская сила на Западе. Шведы из германских княжеств изгнаны. Мекленбург, Дания с царем в союзе, кордоны свои для русских отомкнули.

Русский флот, едва сошедший со стапелей, доселе неизвестный, разгромил шведскую эскадру у полуострова Гангут, занял Аландские острова. Морские флаги царя – голубые кресты на белых полотнищах, будто отмытые от крови сабли, – плещутся у Борнгольма, у Копенгагена.

Венский двор раздражен, видя пришельцев с востока на землях империи. А в Лондоне злобятся, грозят. Листок, распространяемый в народе, гласит:

«Морские силы царя скоро превзойдут числом армады Швеции и Дании, вместе взятые. Так подумаем о себе! Царь безусловно опаснейший наш соперник».

Английский посол в Санктпитербурхе доносит королю Георгу в смятении:

«Не успеет царь опустить один корабль на воду, как закладывают новый».

Построены суда – добавляет посол – не хуже, чем где бы то ни было в Европе. Вооружены хорошо – на линейных ставят орудий по девяносто.

Чего добивается царь? Где остановится? Что будет с Европой? Король Георг брюзжит:

– Неужели царю мало одного Санктпетербурга!

А швед упорствует. Он вернулся из Турции полный боевого пыла, советуется с генералами и чародеями.

– Русские претензии на балтийское побережье бесстыдны, – раздается из Стокгольма. – Я не уступлю варварам. Они еще пожалеют, что связались с нами.

Ответ Петра – в его письме к Василию Долгорукову, послу в Дании. Война не окончится изгнанием остатков шведских войск из Германии, – «потребно есть, чтобы в самую Швецию вступить и тамо силою оружия неприятеля к миру принудить».

«Газетт де Франс» сообщила:

«Из Копенгагена пишут, что царь прибыл сюда 17 июля с сорока двумя галерами, под грохот салютов всей артиллерии города и кораблей. Продолжаются приготовления к десанту в область Сконе, в котором будут участвовать 18000 датчан и 10000 московитов. Уверяют, что операция назначена на второе число будущего месяца».

Швеция близко – из датской столицы ясно виден в подзорную трубу собор Мальме, главного города провинции Сконе. Царю надо подойти ближе, разведать, какова защита. Две дерзкие парусные лодки мчатся под самые жерла пушек, вызывают огонь на себя. «Принцесса», пробитая ядром, зачерпывает воду, едва не уносит Петра в пучину.

Датчан поражает вылазка царя. Смеясь, он объясняет оторопевшим союзникам, что мешкать нельзя. Берег укрепляется основательно.

Все как будто припасено для нападения. Оружия у противника много, а «в фураже, тако и в провианте всеконечный недостаток», – пишет царю со слов лазутчика генерал Вейде. «В протчем сказывают, что народ ныне зело обеднял и короля не любит. А особливо, что поступает во всем дико, во всех делах совету нет и советников он не любит, но исполняет все по своему собственному мнению».

Пора, пора добить Карла…

Но в Копенгагене время тратится в нудных, бесплодных совещаниях. Союзники нерадивы, датские транспортные суда, посланные за русской пехотой в Росток, медлят. Царь просит три-четыре линейных судна в добавку к шести своим, а датский алеат отнекивается. Карл, слышно, стягивает в Сконе войска из Норвегии. Меншиков упреждает, что швед «весьма в распаленной дисперации гостей встречать намерен».

13 августа Петр делится досадой с Екатериной:

«О здешнем объявляем, что болтаемся втуне, ибо что молодые лошади в карете, так наши соединенные, а наипаче коренные, – сволочь хотят, да коренные не думают».

Точнее не сказать. У каждого свой интерес. Датчанину Фридриху важно лишь вернуть себе Норвегию, – туда и мыслит ударить, благо освобождается доступ. Битый пребольно, он боится Карла. Герцог Мекленбургский, зажатый между Данией и Ганновером, маломощен, Бернсторф, ганноверский министр, имеющий громадные поместия в Мекленбурге, настраивает дворянство против герцога и против царя.

Георг – союзник холодный, по выражению Петра. Английские корабли стоят в Копенгагене бок о бок с русскими, но пути у флотов разные. «Содействовать десанту в Сконе милорды не склонны», – докладывает Долгоруков. Полной победы не желают ни царскому величеству, ни Карлу, – выгоднее Англии обоих видеть «в балянсе» и ослабленными, для «владычицы морей» не опасными.

В сентябре всезнающая «Газетт де Франс», получающая новости из всех столиц, известила:

«Идет слух, что десант будет отложен до будущей весны».

Несколько слов, впечатанных резко в серую, толстую бумагу, – какую тревогу они поднимают! Десант отложен – значит, русские остаются в Дании, в Мекленбурге.

Время упущено. Несогласие союзников погубило план Петра. Возможно, оно отсрочило на пять лет окончание войны – до Ништадского мирного трактата.

Но в Лондоне автор книжки «Северный кризис» перелагает всю вину на царя. Зачем ему Сконе? У него