Кир-Кор был благодарен судьбе за тридцатиминутный сон в белоснежной постели и душ с ароматом вербены. И то и другое повысило настроение, придало уверенности, что в отношении здравого смысла на этой планете не все потеряно.

В душевой своего апартамента он с преувеличенным тщанием дважды смывал с себя ароматной водой мерзости сегодняшней ночи. До сна и после. Во сне временами накатывал страх ожидания: свалится или не свалится сверху труп взорванного боевика. Снилось мужественное усатое лицо главного механика экзархата, снился плачущий интротом, снились кошмары: кровь на груди и выпученные глаза смертельно раненного отравителя, укус человека-змеи, окровавленный блистер, заброшенный страшным ударом на подий «Ампариума». Сидя в позе «лотос» на рифленом, медленно вращающемся диске под большим, как колокол, сушильным колпаком, Кир-Кор старался отрешиться от всего неприятного и думать только о Марсане. И ему удавалось думать только о ней, пока он энергично перекатывал под языком ее золотое колечко. Однако на первый мысленный план непрошенно стали вторгаться эпизоды недавнего собеседования с председателем следственной группы. Звали председателя Марина Викторовна. Фамилия – Секиринова. От слова «секира»?.. Это была хрупкая на вид, довольно красивая женщина с холодноватым взглядом умных глаз миндального «кошачьего» разреза. Он коротко, почти пунктирно рассказал о событиях минувшей ночи. Она задала несколько уточняющих вопросов. Он сразу понял, что имеет дело с юристом высшей профессиональной категории, и выложил ей основные подробности. Лишь о белом эгрегоре умолчал. Решил, что степень открытости этой темы для группы следствия – проблема самой девидеры Камчатского экзархата... Обращенный на северо-восток стеклянный фасад «Ампариума» наконец пропустил сквозь себя свет утренней зари, и, когда этот свет стал вытеснять из юридического кабинета искусственное освещение, председатель ровным, начисто лишенным эмоций голосом проговорила: «Благодарю вас за очень ценные для следствия показания». – «Рад был помочь правосудию», – ответил он с облегчением. «Кирилл Всеволодович, вы не должны покидать Камчатку до тех пор, пока не иссякнут вопросы к вам следственных и судебных экспертов», – предупредила она. «Обещаю быть у вас под рукой стабильно – как Корякский вулкан». – «Надеюсь, мне не нужно объяснять вам ваши юридические обязанности и права?» – «Нет, – сказал он, – не нужно. С посторонними я буду нем, как рыба, а для юристов доступен, как панорама Авачинской бухты». – «Зайдите», – произнесла она с корундовой твердостью в голосе – тоном распоряжения. «Спасибо. Как-нибудь обязательно...» Он поднялся из кресла и только теперь сообразил, что корундовый императив Секириновой адресован был не ему. Створки дверей разошлись – в кабинет вошли четверо молодцов в униформе с эмблемой МАКОДа на рукавах. «Я под арестом?» – высказал Кир-Кор первую пришедшую на ум гипотезу. Марина Викторовна эту гипотезу не опровергла и не подтвердила: «Вы под охраной». – «Здесь мне охрана не нужна». – «Я лучше знаю ситуацию». – «Куда прикажете следовать?» – «Вас проводят». – «В этом я уже почти не сомневаюсь», – пробормотал он и сразу за дверью надел на себя плотную «шубу» пси-непроницаемой защиты. Самую плотную, какую только был способен возбудить, – аж в ушах зазвенело. Ощущение было не из приятных, однако он понимал, что лучше все-таки соблюдать осторожность до встречи с экзархом. Даже в коридорах «Ампариума»... Шли молча, быстро и вскоре оказались на восьмом этаже «Каравеллы» – десятиэтажного корпуса, примыкающего к тыльной стороне «паруса» главного здания. Телохранители из МАКОДа пропустили своего подопечного в предназначенный ему апартамент, и дверь за его спиной защелкнулась на автоматический запор. А когда он увидел свое отражение в зеркале – и вовсе забыл про МАКОД. Нужно было срочно приводить себя в порядок. Хотя бы себя. С одеждой дела обстояли сложнее: рубашка была безнадежно испорчена. Пригодность всего остального зависела от качества программы стирально-освежающей и ремонтно-восстановительной автоматики.

...Спрыгнув с рифленого диска сушильного аппарата, Кир-Кор на всякий случай отворил рубашечное отделение гардеробного бокса. Как и ожидалось, там было пусто.

Но пустовали и все другие отделения, а этого никак не ожидалось.

Он заглянул в приемные лючки – проверить, не застряла ли одежда по пути в недра стирально- ремонтного комбайна. Подобрал на дне бокса пестрый пакетик. В таких пакетиках обычно переправляют свежие носовые платки. «Для карманов тех брюк, которые мне позабыли вернуть», – подумал он, чуя неладное. Из пакетика выпал аккуратно сложенный кусок красной в белый горошек ткани. Кусок был двухметровой длины. «Для носа, который мне натянули».

Кир-Кор оборвал металлизированную нить от края сушильного колпака, пропустил ее сквозь золотое колечко и надел на шею этот на скорую руку сработанный талисман.

В надежде получить обратно хоть что-нибудь из одежды, он пробежался пальцами по всем переключателям на гардеробной панели. Вдруг – толчок и покачивание. Пол заколебался под ногами, произошло довольно ощутимое смещение в пространстве... «Не меньше семи баллов по двенадцатибалльной шкале», – прикинул Кир-Кор.

«Лучше прикинь, как вести себя без штанов во время землетрясения, – посоветовал внутренний голос. – Если в таком виде придется выскочить на эспланаду, аборигены могут тебя не понять».

Кир-Кор оглядел себя, голого, в зеркале, быстро обмотал красную в белый горошек ткань вокруг бедер.

Толчки и колебания прекратились. Он заткнул конец набедренной повязки за импровизированный пояс и выбежал из гардеробной (вернее, хотел выбежать – была такая потенция). Когда створки дверей распахнулись, он резко притормозил на пороге. В нормальной действительности за порогом гардеробной полагалось быть светлому цветочному холлу с бездверным проходом в гостиную, но никак не узкому мрачноватому тамбуру с отделкой под ореховое дерево...

«Не будучи непробиваемым скептиком, я вполне могу допустить, что мой сосед по сектору – делегат от Папуа и что мои брюки случайно попали к нему вместо ошибочно присланной мне его набедренной повязки, – размышлял Кир-Кор, стоя в проеме дверей. – Но допустить вероятие спонтанной прогулки моей гардеробной по этажам „Каравеллы“ – это слишком даже для такого индифферентного к спонтанностям субъекта, как я».

«Следовательно, – заключил внутренний голос, – прогулка предусмотрена в чьей-то программе».

«Вот именно. В чьей?»

Мрачноватым тамбур казался, вероятно, из-за того, что в нем отсутствовало освещение. Точнее, отсутствовали обычные в коридорах и тамбурах люминели – длинные полосы люминесцентного пластика для стационарного освещения или для освещения типа «сопровождающая волна». Под потолком медленно наливались лиловым сиянием цилиндрические декоративные светильники из желтого с чернью металла – их было три. Четвертым было одинокое бра того же стиля в глубине тамбура. Цилиндрик бра неспешно вращался, постреливая иглами лиловых пучков.

«Вряд ли это ловушка, – подсказал внутренний голос. – Такого рода устройства не сооружаются для посторонних».

«Не могу ничего возразить. И помнится, Агафон говорил что-то о путеводных для меня лиловых лучах Ампары...»

«Кстати, фразой раньше он обещал: „Утром увидимся на кругах своих...“ Что ни фраза – ребус или намек. Очевидно, Ледогоров просто не мог довериться открытому эфиру».

«Тоже верно. Однако утро уже на исходе...»

«Тем выше вероятность того, что через этот тамбур и пролегает дорога к экзарху. Похоже, перед официальной встречей с грагалом Ледогорову зачем-то понадобилась встреча конфиденциальная».