из-за стола. Она тоже проработала целый день и сильно устала, что повергало ее в отчаяние: сегодняшней ночью у нее должна была быть свежая голова, а вместо этого…

– Маслова, что сделать, чтобы не заснуть?

– Саму бы кто надоумил… – проворчала Оля, зевая во весь рот. – Впору палец разрезать да солью посыпать, так ведь к печке выставят, скажут – нарочно, чтоб не работать… А у меня и так все руки вспухшие!

Катерина согласно кивнула. Она сама последние дни не вставала из-за рабочего стола, спешно заканчивая приданое для княжны. Шумно вздохнув, Катерина начала было выравнивать рассыпавшуюся стопку платков, но из коридора вдруг донесся многоногий топот и громкий визг несущихся к парадным дверям «стрижек»:

– Ой, приехали! Приехали, девицы, приехали-и!!!

– Господи, мамочки мои! – всплеснула руками Оля Маслова и, забыв о том, что еле держится на ногах, выскочила в коридор. Катерина взяла в руки брошенную Олей на стол рубашку, машинально начала ее складывать. Она понимала, что надо бы идти туда, куда мчится сейчас весь приют, встречать благодетелей с восторженными криками и целованием ручек и плеч, но чугунная усталость, налившая руки и ноги, не давала ей побежать вслед за Масловой.

«Сами придут, куда денутся», – хмуро решила она и пошла вдоль стола, выравнивая и поправляя стопки белья. За этим занятием ее и застали вошедшие в «рабочую» гости в сопровождении начальницы, взволнованных воспитательниц и облепивших княгиню «стрижек». Катерина посмотрела на этих маленьких девочек, поделивших между собой пальцы, рукава и края платья княгини, с презрительным сожалением, отошла от стола и присела в глубоком книксене.

– Добрый вечер, ваше сиятельство.

Княгиня милостиво улыбнулась в ответ. Это была еще молодая невысокая женщина с пышной прической из темно-пепельных волос, темными, прекрасной формы бровями и мягким взглядом серых глаз. Ее несколько портил маленький, тонкогубый рот, но все же княгиня Наталья Романовна Лезвицкая до сих пор считалась в Москве красавицей. Она была главной покровительницей Мартыновского приюта и часто бывала в этих стенах, лично привозя деньги, подарки и сладости, знала по именам всех девочек, особое протежирование оказывала выпускницам, оплачивая их приданое из собственных средств, и почти все покупательницы приютского вышитого белья были ее знакомыми или подругами. По перемазанным рожицам «стрижек» Катерина поняла, что они уже разобрали ящик со сластями, привезенными княгиней.

– Катя Грешнева? Ну, здравствуй, красавица черноокая! – Княгиня, любившая похвастаться своею душевностью в обращении с воспитанницами, подошла к ней и протянула руку, которую Катерина сухо чмокнула. – Что же не вышла меня встретить?

– Простите, ваше сиятельство, не успела с бельем…

– Сколько раз говорила – Наталья Романовна!

– Наталья Романовна, – покорно повторила Катерина, не замечая недовольного взгляда начальницы. Катерина знала, чем вызвано это недовольство, но, даже если бы она не устала так сегодня, все равно не сумела бы изобразить на лице восторг и преклонение, так радовавшие княгиню у других воспитанниц. Ни того, ни другого Катерина не чувствовала, подарки княгини, предназначенные для старших девочек, – недорогие шали, броши, гребни, – не вызывали у нее никакой радости, хотя в Грешневке она не имела и этого, и она чувствовала, что приют со всеми его обитателями является для блестящей княгини Лезвицкой всего лишь очередной забавой – где-то между балами у генерал-губернатора и поездкой на воды в Карлсбад. А забавлять кого-то Катерине не хотелось.

К счастью, княгиня не расположена была долго разговаривать со странной воспитанницей. Мельком улыбнувшись так и не поднявшейся из книксена Катерине, она пошла вдоль стола в сопровождении еще двух дам и толстенького, смешного графа Солоницына, громко восхищаясь разложенными работами. Катерина, радуясь, что про нее забыли, отвернулась к несложенному вороху наволочек и вздрогнула от неожиданности, услышав за спиной хрипловатый, мягкий мужской голос:

– А ведь тебе не хотелось целовать руку княгини, девочка?

Катерина повернулась и невольно улыбнулась. Перед ней стоял Петр Ахичевский, которого она последний раз видела осенью в Юхнове: он вместе с Анной забирал ее из полицейского участка. Это было несколько месяцев назад, но Катерина сразу вспомнила и широкие, почти как у деревенского мужика, плечи Ахичевского, и темные насмешливые глаза под длинными бровями, и узкий шрам на лбу: Софья рассказывала, что Ахичевский был ранен в боях на Балканах.

– Здравствуйте, Петр Григорьевич. Вам тоже руку поцеловать?

– Ну, зачем же, – улыбнулся он в ответ на ее жесткую усмешку. – Все должно быть наоборот, ведь ты же и сама – графиня.

Опешив, Катерина вспомнила, что это действительно так, фыркнула и рассмеялась. К счастью, и княгиня, и начальница, и воспитанницы уже находились довольно далеко от них и не могли увидеть, как тайный советник Ахичевский с пресерьезным видом целует руку приютской воспитанницы в сером платье из грубого холста.

– Пьер, зачем вы морочите ей голову? – неожиданно послышался рядом с Катериной резковатый высокий голос. Вопрос был задан по-французски, и Катерина с грехом пополам поняла его. Но княжна Лезвицкая, подошедшая к ним, не заподозрила, что приютская девочка обучалась иностранным языкам, и с легким раздражением продолжала, обращаясь к Ахичевскому:

– Неужели вы не знаете здешних нравов? Этим девчонкам все равно в кого влюбляться, они обожают даже собственных подруг, а уж в вас здесь влюблены все поголовно… А вы еще поощряете эти страсти! Это не очень-то умно с вашей стороны и совсем не благородно.

– Вы же знаете, Александрин, мое проклятое легкомыслие, – отшутился так же по-французски Ахичевский, но глаза его, глядящие через плечо молодой княжны на Катерину, по-прежнему смеялись. Та всеми силами старалась не улыбнуться ему в ответ, понимая, что это вызовет недовольство княжны, и на всякий случай отвернулась к столу. Последнее, что Катерина успела заметить, – то, как Лезвицкая увлекает Петра за собой в большую залу, где сверкает наряженная елка. «Даже Ане привет не дала передать, селедка ржавая… – с досадой подумала Катерина. – Женить его на себе, что ли, хочет? Только этого не хватало!»

Но вскоре она забыла и об Ахичевском, и о княжне. В зале как раз началась раздача подарков, и Катерину за руку увлекла к столу взбудораженная, раскрасневшаяся Маслова.

– Катя, да что же ты! Пойдем! Авось повезет! Прошлым годом Сенчиной кольцо с красным камнем досталось!

– Из золота самоварного? – насмешливо спросила Катерина, но Маслова, не слушая, тащила ее к столу. Их заметили в тот момент, когда княгиня держала в пальцах серебряную брошь в виде букета из аметистовых колокольчиков – вещь недорогую, но изящную. По наступившей тишине и жадным взглядам старших воспитанниц Катерина поняла, что это один из самых желанных подарков.

– А это – самой лучшей мастерице среди вас! – услышала она веселый голос Натальи Романовны и не сразу поняла, почему ее вдруг со всех сторон энергично затыкали кулаками под ребра. Зашипев на окружающих ее девочек, Катерина подняла глаза и с изумлением увидела, что княгиня, улыбаясь, смотрит на нее и протягивает брошь. Катерине оставалось только подойти, взять подарок и поцеловать во второй раз сухую, пахнущую вербеной руку с множеством колец и браслетов.

– Катька! Грешнева! Счастливица! Дай подержать, покажи! – затеребили ее. Она коротко огрызнулась, огляделась по сторонам, ища, куда бы положить ненужный ей подарок, но, не найдя такого места, приколола ее к платью. Аметистовые колокольчики с серебряными листьями смотрелись на грубом сером холсте совершенно неуместно, но Катерину долго еще тормошили, восхищались подарком и ахали. Ахичевский незаметно послал ей воздушный поцелуй, и она снова невольно усмехнулась в ответ. Затем, едва дождавшись, когда от нее отстанут, Катерина незаметно вышла из залы, прошла по пустому холодному коридору в спальню, повалилась на свою кровать (что было строго запрещено правилами приюта) и уснула сразу же, тяжело и крепко, словно провалившись в колодец.

…Катерина проснулась от скользнувшего по ее лицу лунного пятна. Тут же села на кровати, огляделась и с мгновенно прыгнувшим к горлу отчаянием поняла, что уже ночь. Вокруг спали в своих постелях воспитанницы, в замерзшем окне стояла луна, из-за прикрытой двери пробивался слабый свет в