— Нет, по правде сказать, не знаю.

Друэ на минуту задумался.

— Обожди, вспомнил! — воскликнул он. — Лаура! Да, да, ты будешь Лаурой!

— Может быть, ты вспомнишь, в чем заключается роль Лауры? — допытывалась Керри.

— Хоть убей меня, Кэд, не могу! — ответил он. — А меж тем мне следовало бы помнить. Я несколько раз видел эту пьесу. Там все дело вертится вокруг одной девушки: ее украли еще ребенком — похитили прямо на улице, если не ошибаюсь, и вот за ней-то и охотятся те двое бродяг, о которых я тебе говорил.

Он умолк, держа перед собой на вилке огромный кусок пирога.

— Ее, кажется, чуть не утопили… — немного погодя продолжал он. — Нет, впрочем, не то… Знаешь что, — сказал он, безнадежно махнув рукой, — я тебе достану эту пьесу, а то я ничего больше не могу вспомнить.

— Да, но я, право, не знаю, как быть, — сказала Керри.

Интерес к театру и желание блеснуть на сцене боролись в ней с природной застенчивостью и робостью.

— Пожалуй, — добавила она, — я схожу туда, если ты думаешь, что из этого что-нибудь выйдет.

— Ну, разумеется, выйдет! — подхватил Друэ.

Стараясь заинтересовать Керри, он и сам воодушевился.

— Неужели ты думаешь, что я стал бы уговаривать тебя, если бы не был уверен, что тебя ожидает успех? Я убежден, что ты очень способная. И тебе это будет только полезно.

— А когда мне идти? — задумчиво спросила Керри.

— Первая репетиция в пятницу вечером, — сказал Друэ. — Я вечером же раздобуду тебе твою роль.

— Хорошо, — с покорным видом согласилась Керри. — Я попробую. Но смотри, если я провалюсь, вина будет твоя.

— Ты не можешь провалиться, — заверил ее Друэ. — Веди себя на сцене точно так, как здесь, когда ты начинаешь играть шутки ради. Будь сама собой. О, ты справишься! Я не раз думал о том, что из тебя выйдет превосходная актриса.

— Правда? — живо спросила Керри.

— Разумеется, правда! — подтвердил он.

Не знал Друэ, выходя в этот вечер из дому, какое пламя он зажег в груди женщины, с которой только что расстался. Керри обладала восприимчивой, участливой натурой — залогом блестящего драматического таланта. Она отличалась пассивностью души, которая делает ее зеркалом, отражающим в себе весь активный мир. Она также обладала даром тонко подражать всему, что видела и слышала. Не имея ни малейшего опыта, она иногда чрезвычайно удачно воспроизводила отрывки из виденных ею спектаклей, имитируя перед зеркалом участников какого-нибудь эпизода. Она любила придавать своему голосу тембр и интонации, характерные для драматических примадонн, и повторяла отрывки из патетических монологов, находивших отклик в ее душе. В последнее время она не раз присматривалась к воздушной грации одной инженю, игравшей в нескольких хороших пьесах, и у нее нередко появлялось желание подражать жестам и мимике актрисы; она посвящала этому немало времени, когда оставалась одна в своей комнате. Несколько раз Друэ заставал ее за этим занятием, но он думал, что она просто любуется собой перед зеркалом; на самом же деле она пыталась повторить какую-либо позу или жест, подмеченные ею у исполнительницы той или иной роли. Выслушивая его шутливые попреки, Керри сама стала упрекать себя в кокетстве, хотя в действительности это были лишь первые робкие проявления артистической натуры, жаждавшей воспроизвести виденное. Всякому должно быть известно, что в подобных стремлениях воссоздавать жизнь и таится основа драматического искусства.

И теперь, когда Керри услыхала из уст Друэ похвалу своим драматическим способностям, она вся затрепетала от радости. Подобно огню, сваривающему отдельные частицы металла в единую крепкую массу, его слова соединили в одно целое те смутные обрывки чувств, которые возникали в ее душе всякий раз, как она задумывалась над своими способностями, никогда, однако, не доверяя им, и вселили в нее надежду.

Как и всем людям, Керри не было чуждо некоторое самомнение. Она верила, что могла бы многое сделать, если бы ей представилась возможность. Сколько раз, бывало, она глядела на разодетых актрис на сцене и думала о том, какой она была бы на их месте и какое это доставило бы ей наслаждение. Эффектность поз, огни рампы, красивые наряды, аплодисменты — все это постепенно захватывало ее, и в конце концов она стала думать, что сама могла бы выступить перед публикой и добиться признания своих способностей. И вот нашелся человек, который уверил ее, что она и вправду могла бы играть, что те попытки подражания, которые он видел, когда она упражнялась перед зеркалом, заставили его поверить в ее способности. Керри пережила поистине радостную минуту.

Когда Друэ ушел из дому, она села в свою качалку у окна и задумалась. Воображение, как обычно, рисовало ей все в преувеличенном виде: как если бы судьба дала ей в руки пятьдесят центов, а Керри строила бы планы на тысячу долларов. Она уже слышала свой взволнованный голос и видела себя в десятках драматических поз, в которых все ее существо выражало страдание. Перед нею проносились сцены, рисовавшие роскошную, утонченную жизнь. Сама она неизменно была в них предметом всеобщего восхищения, все глаза устремлены были только на нее. Покачиваясь в качалке, Керри переживала то острую горечь покинутой, то гордый гнев обманутой, то томление и тоску потерпевшей поражение. В памяти вставали все красивые женщины, каких она когда-либо видела на сцене, и подобно волне, возвращающейся с приливом к берегу, на нее нахлынуло сейчас все, что имело какое-либо отношение к театру, все, что она когда-либо наблюдала. В ней возникали чувства и зрели решения, которые очень далеки были от реальных возможностей.

Отправившись в город, Друэ зашел в ложу ордена Лосей и принялся с важным видом расхаживать по залу, пока не столкнулся с Квинселом.

— Где же та молодая особа, которую вы обещали нам найти? — тотчас спросил он.

— Я уже нашел ее.

— Вот как! — Квинсел весьма был удивлен подобной исполнительностью молодого коммивояжера. — Чудесно! Дайте-ка мне ее адрес.

Он достал из кармана записную книжку и карандаш, чтобы, не мешкая, отправить по адресу роль.

— Вы хотите послать ей роль? — спросил Друэ.

— Разумеется.

— А вы дайте роль мне. Я прохожу каждое утро мимо дома этой дамы.

— Хорошо, но вы все-таки сообщите мне ее адрес. Нам необходимо знать его на случай, если бы понадобилось послать ей какое-либо уведомление.

— Огден-сквер, двадцать девять.

— А как зовут даму? — допытывался Квинсел.

— Керри Маденда, — наобум ответил Друэ.

Это имя случайно пришло ему в голову. Следует заметить, что в ложе он был известен как холостяк.

— Керри Маденда? — повторил Квинсел. — Имя прямо как с театральной афиши.

— Совершенно верно! — согласился Друэ.

Он захватил роль с собою и по возвращении домой вручил ее Керри с таким видом, словно оказывал ей большую услугу.

— Мистер Квинсел сказал, что это самая лучшая роль. Как думаешь, справишься ты с нею?

— Я ничего не могу сказать, пока не просмотрю ее, — ответила Керри. — Знаешь, теперь, когда я согласилась на эту затею, она начинает меня пугать.

— Полно! Ну чего тебе бояться? Вся труппа ничего в общем не стоит. Остальные, я уверен, будут играть куда хуже!

— Хорошо, посмотрим, — сказала Керри.

Несмотря на пугавшие ее предчувствия, она была рада, что роль у нее в руках. Друэ начал одеваться и долго возился, пока наконец не высказал то, что его беспокоило.

— Видишь ли, Керри, они собирались печатать программу, и я сказал, что тебя зовут Керри Маденда. Ты