сущности, ей некому послать их. Во всем мире никого, кроме Лолы, не интересовал ее успех.

В смысле человеческого общения столица — место холодное и неприветливое. Керри вскоре поняла, что ее небольшие деньги не принесли ей ничего. Мир богатых и знаменитых был недоступен для нее, как и прежде. Керри убедилась, что люди ищут в ее обществе только легкого веселья, не питая к ней, в сущности, никаких дружеских чувств. Все искали удовольствий для себя, нимало не думая о возможности грустных последствий для других. С нее хватит Герствуда и Друэ.

В апреле Керри узнала, что ее труппа заканчивает сезон в середине или в конце мая, в зависимости от сборов. На лето были намечены гастроли, и Керри думала о том, будет ли она приглашена. Что же касается Лолы Осборн, то с ее скромным жалованьем она легко могла найти ангажемент в самом Нью-Йорке.

— Я слышала, что в «Казино» собираются летом что-то ставить, — сказала она. — Сходим туда, попытаем счастья!

— Охотно, — ответила Керри.

Они отправились в «Казино», и им предложили зайти еще раз шестнадцатого мая. Между тем их собственный театр закрывался пятого.

— Кто хочет ехать с труппой на гастроли, должен на этой неделе подписать договор, — заявил директор.

— Ни в коем случае не подписывай! — уговаривала Лола Осборн. — Я не поеду.

— А если я не получу ничего другого, что же тогда? — с сомнением спросила Керри.

— Что бы там ни было, я не поеду! — стояла на своем маленькая Лола, которая в случае нужды всегда могла перехватить денег у своих поклонников. — Я однажды поехала в турне, и к концу у меня не осталось ни гроша.

Керри задумалась над ее словами. Она еще никогда не ездила в гастрольное турне.

— Как-нибудь проживем лето, — добавила Лола. — Мне, например, до сих пор всегда удавалось продержаться.

Керри не подписала договора.

Директор «Казино» никогда не слыхал про Керри, но газетные заметки, которые она ему представила, произвели на него некоторое впечатление, чему еще больше способствовали портрет в журнале и ее имя на афишах. Он дал ей немую роль с жалованьем в тридцать долларов в неделю.

— Ну, что я тебе говорила? — торжествовала Лола. — Нельзя уезжать из Нью-Йорка! Как только уедешь, про тебя тотчас забудут!

Керри была хорошенькой, поэтому человек, подбиравший иллюстрации для театральной страницы воскресных газет, выбрал в числе других и ее фотографию. А так как она была очень хорошенькой, то ее фотографии уделили большое место на странице и даже написали о ней несколько строк. Керри была в восторге.

И все же заправилы театра ничего этого как будто не видели, ибо обращали внимания на Керри не больше, чем раньше. Роль у нее была очень маленькая. В качестве безмолвной жены квакера Керри должна была просто присутствовать в нескольких сценах. Автор комедии знал, что хорошая актриса может многое сделать с такой ролью, но, увидев, что ее предоставили какой-то начинающей, заявил, что с таким же успехом мог бы совсем вычеркнуть эту роль.

— Бросьте ворчать, старина! — сказал ему режиссер. — Если в первую неделю из этого ничего не выйдет, мы выкинем роль — и делу конец!

Керри понятия не имела об их тайных намерениях. Она угрюмо изучала свою немую роль, чувствуя, что ее снова оттесняют на самые задворки. На генеральной репетиции вид у нее был самый несчастный.

— А знаете, не так уж плохо! — заметил автор пьесы, когда режиссер обратил его внимание на то, какое забавное впечатление производит угрюмость Керри. — Велите ей хмуриться еще больше, пока Спаркс пляшет.

Керри сама не сознавала, что между бровей у нее залегла морщинка, а губы капризно надулись.

— Нахмурьтесь немного, мисс Маденда! — сказал режиссер, приближаясь к ней.

Керри приняла это за упрек и весело улыбнулась.

— Нет, нахмурьте брови, — повторил режиссер. — Нахмурьте, как вы это делали только что!

Керри смотрела на него в немом изумлении.

— Я говорю вполне серьезно, — заверил ее режиссер. — Хмурьтесь! Постарайтесь придать себе самый сердитый вид, пока Спаркс танцует. Я хочу посмотреть, какое это произведет впечатление!

Это не составляло никакой трудности. Керри насупила брови насколько могла. И вышло до того смешно, что даже режиссер развеселился.

— Очень хорошо! Если она все время будет держать себя так, зрителям это понравится.

И, приблизившись к Керри, он добавил:

— Старайтесь хмуриться в продолжение всей сцены. Делайте свирепое лицо. Пусть зрителям кажется, что вы взбешены. Ваша роль тогда получится очень смешной.

В вечер премьеры Керри казалось, что в ее роли нет ровно ничего интересного. Веселая, обливавшаяся потом публика во время первого действия, по-видимому, даже не заметила ее. Керри хмурилась, хмурилась, но это было ни к чему. Все взоры были устремлены на других актеров.

Во втором действии, когда зрителям несколько приелся скучный диалог, они стали обводить глазами сцену и заметили Керри. Она неподвижно стояла в своем сером платье, и ее миловидное личико свирепо хмурилось. Сперва все думали, что это естественное раздражение, временно овладевшее артисткой и вовсе не предназначенное смешить публику. Но так как Керри продолжала хмуриться, переводя взгляд с одного действующего лица на другое, публика стала улыбаться.

Степенные джентльмены в передних рядах решили про себя, что эта девочка — весьма лакомый кусочек. Они с удовольствием разгладили бы поцелуями ее нахмуренные брови. Сердца их устремились к ней. Она была уморительна.

Наконец первый комик, распевавший на середине сцены, услышал смешки в такие минуты, когда смеха, казалось бы, вовсе не следовало ожидать. Еще смешок и еще… Когда он кончил, вместо громких аплодисментов послышались весьма сдержанные хлопки.

Что это значит? Комик догадывался, что происходит что-то неладное.

И вдруг, уходя со сцены, он заметил Керри. Она стояла на подмостках одна и продолжала хмуриться, а публика хохотала.

«Черт возьми! Я этого не потерплю!» — решил комик. — Я не допущу, чтобы мне портили роль! Либо она прекратит этот трюк на время моей сцены, либо я ухожу!»

— Помилуйте, в чем дело? — сказал режиссер, выслушав его протест. — Ведь в этом и заключается ее роль. Не обращайте на нее внимания.

— Но она убивает мою роль!

— Ничего подобного, она нисколько не портит вашей роли! — старался успокоить его режиссер. — Это только, так сказать, дополнительный смех.

— Вы так думаете? — воскликнул комик. — А я вам говорю, что она испортила всю сцену! Я этого не потерплю!

— Ладно, обождите до конца спектакля. Или лучше до завтра. Посмотрим, что можно будет сделать.

Но уже следующее действие показало, что нужно сделать. Керри стала центром комедии. Чем больше зрители присматривались к ней, тем больше приходили в восторг. Все другие роли терялись в той забавной и дразнящей атмосфере, которую Керри создавала на сцене одним своим присутствием. И режиссеру и всей труппе было ясно, что она имеет большой успех.

Газетные критики завершили ее триумф. Во всех газетах появились пространные хвалебные рецензии о комедии, причем имя Керри повторялось на все лады. И все единогласно подчеркивали, что ее игра вызывает заразительный смех.

Один театральный критик в «Ивнинг уорлд» писал:

«Мисс Маденда — одна из лучших характерных актрис, которых мы когда-либо видели на сцене „Казино“. Ее игре свойствен спокойный, естественный юмор, который согревает, как хорошее вино. Ее роль, очевидно, не была задумана как главная, так как мисс Маденда мало времени проводит на сцене. Но публика с обычным для нее своеволием решила вопрос сама. Маленькая квакерша самой судьбой предназначена была