замешивали известь на бесчисленных стройках молодой страны, Лестер был силен, самоуверен и остер на язык.

— Угодно вам, чтобы я вернулся сюда на будущий год? — спросил он брата Амвросия, когда сей пастырь хотел наказать его, семнадцатилетнего школьника, за какой-то проступок.

Тот удивленно посмотрел на него и ответил:

— Это будет зависеть от вашего отца.

— Ну нет, это не будет зависеть от моего отца, — возразил Лестер. — Только троньте меня розгой, и я сам буду решать свои дела. Я не заслужил наказания и никогда больше не дам себя ударить.

Слова, к несчастью, не убедили на сей раз почтенного наставника, зато помогли крепкие кулаки, в короткой стычке Лестер сломал розгу, и это было таким серьезным нарушением школьной дисциплины, что ему пришлось уложить свои вещи и уехать. После этого он напрямик заявил отцу, что не намерен больше учиться.

— Я хочу взяться за дело, — объявил он. — Классическое образование не для меня. Возьми меня к себе в контору — и, уж будь уверен, я сумею справиться.

Старик Арчибалд Кейн, неглупый, всецело поглощенный своим делом человек с незапятнанной репутацией, был очень доволен решительностью сына и не стал ему препятствовать.

— Что же, иди в контору, — сказал он. — Пожалуй, там найдется для тебя подходящее занятие.

Начав свою деловую карьеру в восемнадцать лет, Лестер трудился весьма усердно, и постепенно отец стал такого высокого мнения о нем, что полагался на него почти как на самого себя. Когда надо было составить контракт, предпринять какой-либо важный шаг или послать представителя фирмы для заключения серьезной сделки, выбор всегда падал на Лестера. Отец слепо верил ему, и он так умно и ловко, с таким увлечением исполнял свои обязанности, что вера эта ни разу не была поколеблена.

«Дело есть дело» — таково было любимое изречение Лестера, и уже по тому, как он произносил эти слова, можно было понять, что он за человек.

Неукротимые силы кипели в нем, пламя, которое вновь и вновь прорывалось наружу, хотя сам Лестер воображал, будто может его сдерживать. У него, например, было пристрастие к вину, причем он был глубоко убежден, что знает меру. Он пил, но совсем немного, как он полагал, — только за компанию, с друзьями и отнюдь не доходя до излишества. Другая слабость коренилась в его чувственной натуре, но и тут он был убежден, что он сам себе господин, да, он с легкостью заводит случайные связи с женщинами, но всегда знает, в чем кроется опасность. Если бы люди понимали, что подобные связи по самой природе своей должны быть кратковременными, не возникало бы такого множества неприятных осложнений. Наконец, Лестер Кейн тешил себя мыслью, что он овладел секретом истинного смысла жизни: все дело в том, чтобы принимать общественные условия как они есть, лишь с кое-какими оговорками, и поступать так, как тебе самому удобнее. Не выходить из себя, не поднимать много шуму из-за пустяков, не разводить сантиментов; быть сильным и ни в чем не изменять себе — такова была его жизненная философия.

Его интерес к Дженни сперва был чисто эгоистическим. Но теперь, когда он заявил о своих мужских правах, и она, по крайней мере отчасти, покорилась, он начал понимать, что это не обыкновенная девушка, не игрушка на час.

В жизни иных мужчин наступает время, когда они бессознательно начинают оценивать женскую свежесть и красоту, не столько мечтая об идеальном счастье, сколько с оглядкой на условности окружающей среды.

«Неужели, — спрашивают они себя, раздумывая, не жениться ли, — неужели мне придется покориться общепринятой морали, соблюдать законы общества, по доброй воле стать воздержанным и скромным, дать кому-то право вмешиваться во все мои дела — и все только потому, что я заключаю в объятия существо столь же изменчивое, как я сам, женщину, чьи желания и прихоти будут становиться все навязчивей и утомительней по мере того, как будет исчезать ее красота и привлекательность?»

Эти люди, опасаясь всевозможных случайностей, какие влечет за собою законный брак, склонны признать преимущества не столь обременительной временной связи. Они стараются завладеть радостями жизни, не расплачиваясь за них. Когда-нибудь потом, думают они, можно будет установить более прочные и благопристойные отношения, избежав упреков или необходимости коренным образом что-то исправлять и улаживать.

Для Лестера Кейна пора юношеских увлечений миновала, и он это знал. Наивные мечты и идеалы неискушенного юноши исчезли без следа. Ему хотелось женской близости, но он все меньше склонен был поступиться ради этого своей свободой. Зачем надевать на себя кандалы, если можно получить все, что хочешь, оставаясь вольной птицей. Конечно, надо найти женщину, которая вполне подходила бы ему, и он считал, что нашел ее в Дженни. Все в ней отвечало его желаниям и вкусам, он еще никогда не встречал такой женщины. Жениться На ней не только невозможно, но и не обязательно. Достаточно ему сказать: «Пойдем!» — и она должна повиноваться, такова ее судьба.

Лестер спокойно, бесстрастно все это обдумал. Он прошел по убогой улице, где жила Дженни, посмотрел на жалкий домишко, служивший ей кровом. Его тронуло, что она живет так честно и трудно, в такой бедности. Не следует ли и ему поступить с нею великодушно, справедливо и благородно? Затем воспоминание о ее чудесной красоте нахлынуло на него и изменило его намерения. Нет, надо постараться завладеть ею — сегодня, сейчас же, немедленно. Вот в каком настроении он вернулся в дом миссис Брейсбридж после прогулки по Лорри-стрит.

А Дженни была охвачена безмерной тревогой, как человек, перед которым нежданно встала трудная и сложная задача. Надо было подумать о ребенке, об отце, о братьях и сестрах. Что же она делает? Неужели снова совершит ошибку и вступит в порочную, беззаконную связь? Что сказать родным об этом человеке? Конечно, он не женится на ней, если узнает о ее прошлом. Да и все равно не женится, он занимает такое высокое положение. И все же она слушала его. Как быть? Она раздумывала над этим до вечера и сначала хотела бежать, но с ужасом вспомнила, что дала Кейну свой адрес. Потом она решила собрать все свое мужество и отвергнуть его — сказать, что она не может, не хочет иметь с ним дела. Такое решение вопроса казалось ей довольно простым, пока Кейна не было рядом. Она поступит на другое место, где он не сможет ее преследовать. Все казалось очень простым, когда Дженни вечером одевалась, чтобы идти домой.

Однако у ее энергичного поклонника были свои соображения на этот счет. Расставшись с Дженни, он все точно обдумал. Он решил действовать немедленно. Дженни может рассказать все родным или миссис Брейсбридж, может уехать из Кливленда. Надо узнать подробнее, в каких условиях она живет, а для этого есть одно средство — поговорить с нею. Надо убедить ее уйти к нему. Она наверняка согласится. Она призналась, что он ей нравится. Свойственная ей мягкость, покорность, которая сразу привлекла его, по- видимому, обещала легкую победу: стоит только захотеть — и он без труда ее завоюет. И он решил попробовать, потому что его и в самом деле очень влекло к ней.

В половине шестого он вернулся к Брейсбриджам, чтобы посмотреть, не ушла ли Дженни. В шесть ему удалось тайком сказать ей:

— Я провожу тебя домой. Подожди меня на ближайшем углу, хорошо?

— Да, — ответила она, чувствуя, что не может не послушаться.

Потом она сказала себе, что должна с ним поговорить, твердо заявить о своем решении не встречаться с ним больше. Так почему бы не воспользоваться случаем и не объясниться теперь же.

В половине седьмого он под каким-то предлогом вышел из дому — вспомнил, что у него деловое свидание, и в начале восьмого ждал Дженни в закрытом экипаже возле условленного места. Он был спокоен, совершенно уверен в успехе, но под видимой твердостью и уравновешенностью скрывалось необычайное волнение, словно он вдыхал какой-то чудесный аромат, нежный, сладостный и чарующий.

В начале девятого он увидел Дженни. Неяркий свет газового фонаря был все же достаточен для того, чтобы Кейн мог ее узнать. Волна нежности поднялась в нем — так сильно было обаяние этой девушки. Когда она подошла ближе, он вышел из экипажа и остановился перед нею.

— Пойдем, — сказал он. — Садясь в карету. Я отвезу тебя домой.