после приезда Кейна Дженни услышала, как миссис Брейсбридж сказала ему:

— Почему вы не женитесь, Лестер? Пора бы остепениться.

— Знаю, — ответил он, — да что-то настроения нет. Хочу еще немножко погулять на свободе.

— Да, знаю я ваше гулянье. Постыдились бы. Вы так огорчаете своего отца.

Кейн усмехнулся.

— Отец не очень-то огорчается из-за меня. Он с головой ушел в дела.

Дженни с любопытством посмотрела на него. Она едва ли разбиралась в своих чувствах, но ее тянуло к этому человеку. Если бы она поняла, почему, она бежала бы от него без оглядки.

Он становился все внимательнее, нередко обращался к ней с каким-нибудь случайным замечанием и старался вызвать ее на разговор. Она не могла не отвечать ему: он был так мил и приветлив. Как-то утром он застал ее в коридоре на втором этаже, когда она доставала из шкафа белье. Они были одни: миссис Брейсбридж отправилась за покупками, а слуги спустились вниз. Кейн тотчас этим воспользовался. Он подошел к Дженни с самым решительным и властным видом.

— Мне надо с вами поговорить, — сказал он. — Где вы живете?

— Я… я… на Лорри-стрит, — пролепетала она, заметно бледнея.

— Номер дома? — спросил он, как будто она обязана была ответить.

У нее сжалось сердце.

Машинально она назвала номер дома.

Его смелые темно-карие глаза уверенно и многозначительно заглянули в большие голубые глаза Дженни, в самую глубь — и словно искра пробежала между ними.

— Ты моя, — сказал он. — Я давно искал тебя. Когда мы встретимся?

— Не говорите так, — сказала она, в волнении прижав пальцы к губам. — Я не могу встречаться с вами… я… я…

— Ах, не говорить? Вот что, — он взял ее за руку и слегка притянул к себе, — давай объяснимся сразу. Ты мне нравишься. А я тебе? Отвечай!

Она смотрела на него расширенными глазами, полными изумления и ужаса.

— Не знаю, — задыхаясь, выговорила она пересохшими губами.

— Нравлюсь?

Он мрачно, неотступно смотрел на нее.

— Не знаю.

— Посмотри на меня.

— Да… — сказала она.

Он крепко обнял ее.

— Мы еще поговорим, — сказал он и властно поцеловал ее в губы.

Она была перепугана, оглушена, как птица, попавшая в лапы кошки; и все же что-то в ней отозвалось на роковой, страшный и неотступный призыв. Лестер засмеялся и отпустил ее.

— Здесь это больше не повторится, но помни: ты моя, — сказал он, повернулся и ушел легкой, беззаботной походкой.

А Дженни, охваченная ужасом, кинулась в спальню хозяйки и заперлась на ключ.

Дженни была так потрясена этим нежданным разговором, что долго не могла прийти в себя. Сначала она просто не понимала, что же произошло. Это было как гром среди ясного неба. Снова она подчинилась мужчине. «Почему? Почему?» — спрашивала она себя, и, однако, где-то в глубине души у нее был готов ответ. Она не могла бы объяснить того, что чувствовала, но она была создана для этого человека, а он для нее.

В любви, как в сражении, у каждого своя судьба. Неглупый, энергичный и напористый человек, сын богатого фабриканта, занимающий несравнимо более высокое положение в обществе, чем Дженни, почувствовал невольное, неодолимое влечение к бедной горничной. Она была внутренне близка ему, хоть он этого и не сознавал, — единственная женщина, в которой он мог найти что-то главное, чего ему всегда недоставало. Лестер Кейн знавал самых разных женщин, богатых и бедных, представительниц того класса, к которому принадлежал он сам, и дочерей пролетариата, но никогда он еще не встречал своего идеала — женщины, воплощавшей в себе отзывчивость, доброту, красоту и молодость. Однако он всегда мечтал именно о такой женщине и, встретив ее, не намерен был ее упустить. Он понимал, что если думать о браке, то ему следует искать эту женщину в своем кругу. Но если думать о кратковременном счастье, он может найти ее где угодно, хотя о браке тогда, разумеется, не будет и речи. Ему и в голову не приходило, что он мог бы всерьез сделать предложение горничной. Но Дженни — другое дело. Таких горничных он никогда не видал. У нее такой благородный вид, она очаровательна и притом, очевидно, сама этого не сознает. Да, редкая девушка. Почему бы не попытаться еще завладеть? Будем справедливы к Лестеру Кейну, попробуем его понять. Не всякий ум измеряется каким-нибудь одним безрассудным поступком; не всякого можно судить по одной какой-нибудь страсти. В наш век действие материальных сил почти неодолимо, — они гнетут и сокрушают душу. С ужасающей быстротой развивается и усложняется наша цивилизация, многообразны и изменчивы формы общественной жизни, на наше неустойчивое, утонченное и извращенное воображение крайне разнообразно и неожиданно влияют такие, например, факторы, как железные дороги, скорые поезда, почта, телеграф и телефон, газеты — словом, весь механизм существующих в нашем обществе средств общения и связи. Все это в целом создает калейдоскопическую пестроту, слепящую, беспорядочную жизненную фантасмагорию, которая утомляет, оглушает мозг и сердце. Отсюда своеобразная умственная усталость, и каждый день множит число ее жертв — тех, кто страдает бессонницей, черной меланхолией или просто сходит с ума. Мозг современного человека, как видно, еще не способен вместить, рассортировать и хранить огромную массу событий и впечатлений, которые ежедневно на него обрушиваются. Мы живем слишком на виду, нам некуда укрыться от внешнего мира. Нам приходится слишком много воспринимать. Точно вековечная мудрость пытается пробить себе дорогу в тесные черепа и уместиться в ограниченных умах.

Лестер Кейн был естественным продуктом этих ненормальных условий. У него был зоркий, наблюдательный ум той силы и склада, что встречаешь у героев Рабле, но многоликость окружающего, безмерная широта жизненной панорамы, блеск ее деталей, неуловимость их формы, их неясность и неоправданность сбивали его с толку. Он вырос в католической семье, но уже не верил в божественную природу католичества; он принадлежал к сливкам общества, но представление о том, что человек благодаря своему рождению и общественному положению может обладать каким-то неотъемлемым превосходством над другими людьми, стало для него пустым предрассудком; он был воспитан как богатый наследник, и предполагалось, что он найдет себе жену в своем кругу, но он отнюдь не был уверен, что вообще захочет жениться. Разумеется, брак — это общественный институт. Так установлено, спору нет. Но что из этого следует? Человек должен своевременно вступить в брак — это стало законом страны. Да, конечно. Но есть страны, где законом установлено многоженство. Лестера занимали и другие вопросы, например: действительно ли вселенной правит единое божество, какая форма государства лучше — республика, монархия или правление аристократии? Короче говоря, все материальные, социальные и нравственные проблемы попали под скальпель его ума и остались вскрытыми лишь наполовину. В жизни для него не было ничего бесспорного. Ни одно положение не было принято им как окончательное и неопровержимое, если не считать убеждения, что надо быть порядочным человеком. Во всем остальном он сомневался, спрашивал, откладывал, предоставляя времени и тайным силам, движущим вселенной, разрешить вопросы, которые его тревожили. Да, Лестер Кейн был естественным продуктом религиозных и общественных условий и понятий, но притом он проникся духом вольнодумства, присущим нашему народу, — духом, который порождает почти безграничную свободу мыслей и поступков. Этот тридцатишестилетний человек, по виду такой незаурядный, энергичный и рассудительный, был, в сущности, дикарь, которому воспитание и среда придали известный лоск. Подобно сотням тысяч ирландцев, которые за тридцатилетие до него прокладывали железнодорожные пути, работали в шахтах, копали канавы, таскали кирпичи и