очень серьезным. Снова мысли его сосредоточились на коварстве жизни, на ее изменчивости и капризах. Юджина интересовало лишь то, что имело отношение к загадочным сторонам природы, и от этого в нем снова стал зарождаться болезненный страх перед жизнью. Все это заставляло Миртл опасаться за его рассудок.

— Почему ты не посоветуешься с кем-нибудь из наших лекарей? — пристала она к нему однажды. — Поверь мне, они помогут тебе. Полно упрямиться. В этих людях что-то есть, я не могу выразить, что именно. Какое-то удивительное спокойствие. Тебе сразу станет лучше. Сделай это ради меня.

— Не донимай меня, Миртл. Оставь меня в покое. Ни к кому я не пойду. Я готов признать, что в этом учении что-то есть — с точки зрения метафизики, — но зачем мне ходить к лекарям? Если бог существует, он так же близок мне, как и всякому другому.

Миртл в отчаянии ломала руки, и, видя, как она страдает, Юджин решил послушаться. Кто знает, может быть, в этих людях заложена гипнотическая сила или способность непосредственного воздействия, некий магнетизм, который может повлиять на него и утолить его душевную боль. Он верил в гипноз, во внушение и во многое другое. В конце концов он позвонил миссис Джонс — старой женщине, которую очень хвалили и его сестра и другие; она жила на южной стороне Бродвея, где-то неподалеку от Миртл. Рассказывали, что она многим вернула здоровье. С какой стати он, Юджин Витла, спрашивал себя Юджин, берясь за телефонную трубку, — с какой стати он, бывший директор «Юнайтед мэгэзинс», бывший художник (Юджин считал, что он уже больше не художник в настоящем смысле слова), пойдет к какой-то даме, проповедующей «христианскую науку», чтобы излечиться — от чего? От чувства безнадежности? Да. От сознания жизненного краха? Да. От душевной боли? Да. От нечистых помыслов, подобных тем, в которых каялся незнакомец в церкви? Да. Не смешно ли! Но вместе с тем им владело любопытство. Он размышлял о том, действительно ли это возможно. Может ли он исцелиться от навязчивой мысли, что потерпел крах в жизни? Может ли он исцелиться от снедающей его тоски? Хочет ли он, чтобы эта тоска прошла? Нет! Конечно, нет! Ему нужна Сюзанна. Он прекрасно понимал намерения Миртл — она рассчитывала с помощью «христианской науки» вернуть его Анджеле и заставить позабыть Сюзанну, а он знал, что это невозможно. Он решил пойти к старой лекарке, но только потому, что его мучило безделье, одиночество и отсутствие всякой цели впереди. Он решил пойти, потому что не знал, в сущности, что ему делать.

Миссис Джонс — миссис Алтэа Джонс — жила в одном из тех многоквартирных домов стандартной архитектуры, которых в Нью-Йорке тысячи. Широкий проход между двумя светло-желтыми кирпичными корпусами вел вглубь, к узорчатой железной решетке подъезда, по обе стороны которого стояли на фигурных постаментах электрические фонари с матовыми лампочками, отбрасывавшими мягкий свет. Дальше — обычный вестибюль, лифт, ко всему равнодушный негр-лифтер в форме и телефонный коммутатор. Здание было семиэтажное. Стоял январский вечер, шел снег. Метель крутила снежные хлопья, и улицы были устланы мягким ковром рыхлого снега. Несмотря на тяжелое настроение, Юджин, как и всегда, отдался во власть той изумительной картины, какую представлял собой окружающий мир, — город, одетый в горностаевую мантию. Трамваи с грохотом проносились мимо, пешеходы шли сгорбившись, кутаясь от ветра в шубы. Юджин с восхищением смотрел на снег, на пушистые хлопья, упиваясь чудесами обычной, повседневной жизни. Это отвлекло его от горя и заставило снова думать о живописи.

Миссис Джонс жила на седьмом этаже. Юджин постучал, и ему открыла горничная, которая проводила его в приемную, так как он пришел немного раньше назначенного времени. Здесь дожидались своей очереди несколько пациентов — здоровые на вид мужчины и женщины. «Разве это не доказывает, — подумал Юджин, опускаясь на стул, — что вся эта «наука» имеет дело с воображаемыми недугами?» И снова ему вспомнился незнакомец в церкви, с такой искренней убежденностью свидетельствовавший о своем излечении. Что ж, подождем, увидим. Хотя он не мог себе представить, чтобы это принесло ему какую- нибудь пользу. Надо скорее приниматься за работу. Юджин сидел в углу приемной, упершись локтями в колени и сцепив пальцы под подбородком, и думал. Его угнетал невзрачный вид этой комнаты, рыночная безвкусная мебель. Неужели божественный разум не может создать для своих представителей более приличную обстановку? Возможно ли, чтобы человек, призванный осуществлять воздействие всемогущего бога на смертных, был настолько лишен чувства красоты, чтобы жить в таком доме? Вот уж неубедительное свидетельство могущества божия, а впрочем…

Вошла миссис Джонс, — маленького роста, полная, некрасивая женщина, седая, морщинистая, безвкусно одетая, с весьма внушительным носом, с бородавкой у рта. Казалось, природа, сотворившая миссис Джонс некрасивой, не хотела ограничиться полумерами, и Юджин подумал, что почтенная лекарка сильно напоминает диккенсовскую миссис Микобер со старой гравюры. На ней была черная юбка из добротного материала, сидевшая мешком, и блуза сине-стального цвета. Юджин заметил, однако, что у нее ясные серые глаза и приятная улыбка.

— Мистер Витла, не так ли? — спросила она, направляясь к нему через всю комнату, так как Юджин уселся в самом углу, возле окна. Она говорила с легким шотландским акцентом. — Очень рада вас видеть. Прошу вас, пройдите ко мне.

Она принимала его раньше других, так как они по телефону условились насчет времени. Миссис Джонс провела его через всю комнату и у порога своего кабинета пожала ему руку, пропуская мимо себя.

Юджин осторожно ответил на рукопожатие.

Так вот она какая, эта миссис Джонс! — подумал он, входя к ней и оглядываясь. Бэнгс и Миртл утверждали, что она совершала чудеса исцеления, вернее, что их совершал через нее божественный разум. Руки у нее были сморщенные, лицо старое. Почему она не сделает себя молодой, если ей дано творить чудеса? И почему в комнате такой беспорядок? Можно было буквально задохнуться от обилия развешанных по стенам литографий и гравюр, изображавших сцены из Библии и жизни Христа. На полу лежал какой-то красный коврик или дорожка; стулья, обитые кожей, были топорной работы, стол весь завален книгами, а со стены глядел поблекший портрет миссис Эдди и глупые, надоедливые изречения. До чего же бездарны люди, когда дело касается искусства жить! И как может утверждать, что постиг бога, тот, кто и о жизни-то ничего не знает! Юджин устал, эта комната вызывала в нем отвращение. И сама миссис Джонс тоже. У нее ко всему прочему был неприятный, визгливый голос. И эта особа берется лечить рак? И чахотку? И другие страшные болезни, как утверждает Миртл? Какой вздор!

Усталый, но чувствуя нарастающее раздражение, он сел на стул, который указала ему миссис Джонс, и уставился на нее, а она уселась напротив и окинула его ласковым, улыбающимся взглядом.

— Ну, — начала она без предисловий, — на что жалуется чадо господне?

Юджин в раздражении задвигался на стуле.

Чадо господне! Вот ханжа! Какое у него право называться господним чадом? Нет, этим она его не возьмет. Как глупо, как непроходимо глупо! Почему не спросить по-человечески, что с ним такое. Тем не менее он ответил:

— На многое, так что мне, вероятно, нельзя помочь.

— Ну-ну, быть того не может. Не мешает, кстати, помнить, что для бога нет ничего невозможного. Ведь с этим вы согласны, не правда ли? — с улыбкой добавила она. — Вы, надеюсь, верите в бога или в некую руководящую силу?

— Не знаю, может быть, и верю. Я знаю, что в бога положено верить. Да, пожалуй, верю.

— И он кажется вам недобрым богом?

— Да, и всегда казался, — ответил Юджин, подумав об Анджеле.

— Бренный разум, бренный разум! — словно подтверждая вслух собственную мысль, произнесла миссис Джонс. — Каких только не рождает он заблуждений!

После чего она обратилась к Юджину.

— Человек должен быть исцелен — и даже против воли, чтобы познать, что бог есть бог любви. Итак, вы считаете себя нераскаянным грешником, не правда ли, — и думаете, что бог злобен? Можете ничего мне не рассказывать. Все мы одинаковы в нашем земном состоянии. Я хотела бы только напомнить вам слова пророка Исайи: «Если будут грехи ваши красны, как пурпур, — как руно убелю…»

Юджин уже много лет не слышал этого изречения и едва ли помнил его. И вдруг оно ожило в его душе во всей той яркой образности, которая так отличает изречения библейских пророков. Он почувствовал, что готов простить миссис Джонс ее бородавку, большой нос и нескладное одеяние за то, что она сумела так кстати ввернуть это изречение. Это сразу подняло старую лекарку в его глазах, так как свидетельствовало