устремленные в одну точку, видели не то, что находилось перед ними, а берег далекого озера, высокие ели, темную воду, сомкнувшуюся над Робертой. Значит, ее уже нашли. Поверят ли теперь, как он рассчитывал, что его тело тоже там, на дне? Но надо слушать! Надо слушать, как ни кружится голова.

– Печально! – заметил Бэрчард Тэйлор, переставая бренчать на мандолине.

– Кто-нибудь знакомый?

– Бланш говорит, что она еще не слышала подробностей.

– Мне это озеро всегда не нравилось, – вставил Фрэнк Гарриэт. – Оно слишком пустынное. Прошлым летом мы с отцом и с мистером Рэнделом ловили там рыбу, но быстро уехали. Уж очень там мрачно.

– Мы были на этом озере недели три назад. Помните, Сондра? – прибавил Харлей Бэгот. – Вам там не понравилось.

– Да, помню, – ответила Сондра. – Ужасно пустынное место. Не представляю, кому и для чего хотелось туда поехать.

– Надеюсь, что это не кто-нибудь из знакомых, – в раздумье сказал Бэрчард. – Это надолго испортило бы все наши удовольствия.

Клайд бессознательно провел языком по сухим губам и судорожно глотнул: у него пересохло в горле.

– Наверно, ни в одной сегодняшней газете об этом еще ничего нет. Кто-нибудь видел газеты? – спросила Вайнет Фэнт, которая не слышала первых слов Сондры.

– Никаких газет нет, – заметил Бэрчард. – И все равно они еще ничего не могли сообщить. Ведь Сондре только что сказала про это по телефону Бланш Лок. Она сейчас в тех краях.

– Ах, верно.

«А все-таки, может быть, в шейронской вечерней газетке – как ее… „Бэннер“, что ли?.. – уже есть какие-нибудь сообщения? Если бы достать ее еще сегодня!» – подумал Клайд.

И тут другая мысль. Господи, только сейчас он впервые подумал об этом: его следы!.. вдруг они отпечатались там в грязи, на берегу? Он даже не обернулся, не посмотрел, так он спешил выбраться оттуда. А ведь они могли остаться. И тогда по ним пойдут… Пойдут за человеком, которого встретили те трое! За Клифордом Голденом! Его утренние странствия… Поездка в автомобиле Крэнстонов… И у них на даче его мокрый костюм! Что, если кто-нибудь в его отсутствие уже побывал в его комнате, все осмотрел, обыскал, всех расспросил… Может быть, открыл чемодан? Какой-нибудь полицейский! Господи! Этот костюм в чемодане! Почему он оставил его в чемодане и вообще при себе? Надо было еще раньше спрятать его… завернуть в него камень и закинуть в озеро хотя бы. Тогда он остался бы на дне. О чем он только думал, находясь в таком отчаянном положении? Воображал, что еще наденет этот костюм?

Клайд встал. Все в нем окоченело, застыло: и душа и тело. Глаза на мгновение остекленели. Надо уйти отсюда. Надо сейчас же вернуться туда и избавиться от этого костюма… забросить его в озеро… спрятать где-нибудь в лесу, за домом!.. Да, но нельзя же уйти так вдруг, сразу после этой болтовни об утонувшей паре. Как это будет выглядеть?

Нет, тотчас подумалось ему. Будь спокоен… старайся не проявить ни малейших признаков волнения… будь холоден… и попробуй сказать несколько ни к чему не обязывающих слов.

И вот, напрягая вся свою волю, он подошел к Сондре и вымолвил:

– Печально, правда?

Его голос звучал почти нормально, но мог в любую минуту сорваться и задрожать, как дрожали его колени и руки.

– Да, конечно, – ответила Сондра, оборачиваясь к нему. – Я ужасно не люблю, когда рассказывают о таких вещах, а вы? Мама вечно так беспокоится, когда мы со Стюартом болтаемся по этим озерам.

– Да, это понятно.

Голос его стал хриплым и непослушным. Он выговорил эти слова с трудом, глухо и невнятно. Губы его еще плотнее сжались в узкую бесцветную полоску, и лицо совсем побелело.

– Что с вами, Клайди? – вдруг спросила Сондра, посмотрев на него внимательнее. – Вы такой бледный! А глаза какие! Что случилось? Вам нездоровится сегодня или это виновато освещение?

Она окинула взглядом остальных, сравнивая, потом снова обернулась к Клайду. И, понимая, как важно ему выглядеть возможно естественнее, Клайд постарался хоть немного овладеть собой и ответил:

– Нет, ничего. Вероятно, это от освещения. Конечно, от освещения. У меня… у меня был тяжелый день вчера, вот и все. Пожалуй, мне не следовало приезжать сюда сегодня вечером. – И он через силу улыбнулся невероятной, невозможной улыбкой.

А Сондра, глядя на него с искренним сочувствием, шепнула:

– Мой Клайди-маленький так устал после вчерашней работы? Почему же мой мальчик не сказал мне этого утром, вместо того чтобы прыгать с нами весь день? Хотите, я скажу Фрэнку, чтобы он сейчас же отвез вас назад, к Крэнстонам? Или, может быть, вы подниметесь к нему в комнату и приляжете? Он и слова не скажет. Я спрошу его, ладно?

Она уже хотела заговорить с Фрэнком, но Клайд, смертельно испуганный ее последним предложением и в то же время готовый ухватиться за подходящий предлог, чтобы уйти, воскликнул искренне, но все же неуверенно:

– Нет, пожалуйста, не надо, дорогая! Я… я не хочу! Это все пройдет. Я подымусь наверх потом, если захочется, или, может быть, уеду пораньше домой, если вы тоже немного погодя уйдете, но только не сейчас. Я чувствую себя не так уж хорошо, но это пройдет.

Сондра, удивленная его неестественным и, как ей показалось, почти раздраженным тоном, сразу уступила.

– Ну, хорошо, милый. Как хотите. Но если вам нездоровится, лучше бы вы позволили мне позвать Фрэнка, чтобы он отвел вас в свою комнату. Он не будет в претензии. А немного погодя – примерно в половине одиннадцатого – я тоже распрощаюсь, и мы вместе доедем до Крэнстонов. Я отвезу вас туда, прежде чем ехать домой, а то кто-нибудь другой соберется уходить и захочет вас подвезти. Разве моему мальчику такой план не нравится?

И Клайд ответил:

– Хорошо, я только пойду чего-нибудь выпить.

И он забрался в одну из просторных ванных комнат дома Гарриэтов, запер дверь, сел и думал, думал… о том, что тело Роберты найдено, что на лице ее, может быть, остались синяки от удара, что следы его ног могли отпечататься на влажном песке и в грязи у берега… думал о мокром костюме на даче у Крэнстонов, о тех троих в лесу, о чемодане Роберты, о ее шляпке и пальто и о своей оставшейся на воде шляпе с выдранной подкладкой… и спрашивал себя, что делать дальше. Как поступить? Что сказать? Пойти сейчас к Сондре и убедить ее уехать немедленно или остаться и переживать новые муки? И что будет в завтрашних газетах? Что? Что? И если есть сообщения, судя по которым можно думать, что его в конце концов станут разыскивать, что заподозрят его причастность к этому происшествию, – благоразумно ли пускаться завтра в эту предполагаемую экскурсию? Может быть, умнее бежать подальше отсюда? У него теперь есть немного денег. Он может уехать в Нью-Йорк, в Бостон, в Новый Орлеан – там Ретерер… Но нет, только не туда, где его кто-либо знает!..

О боже, как глупы были до сих пор все его планы! Сколько промахов! Да и правильно ли он рассчитал с самого начала? Разве он представлял себе, например, что тело Роберты найдут на такой глубине? Но вот оно появилось – и так скоро, в первый же день, – чтобы свидетельствовать против него! И хотя он записался в гостиницах под чужими фамилиями, разве не могут его выследить благодаря указаниям тех трех встречных и девушки на пароходе? Надо думать, думать, думать! И надо выбраться отсюда поскорее, пока не случилось что-нибудь непоправимое из-за этого мокрого костюма.

Его разом охватила еще большая слабость и ужас, и он решил вернуться к Сондре и сказать, что он и вправду чувствует себя совсем больным и, если она не возражает и может это устроить, предпочел бы поехать с нею домой. Поэтому в половине одиннадцатого, задолго до конца вечеринки, Сондра заявила Бэрчарду, что она чувствует себя не совсем хорошо и просит отвезти ее, Клайда и Джил домой; но завтра они все встретятся, как условлено, чтобы ехать на Медвежье озеро.

С тревогой думая, что, может быть, и этот его ранний уход – еще одна злосчастная ошибка из числа тех, которыми до сих пор был отмечен, кажется, каждый его шаг на этом отчаянном и роковом пути, Клайд сел наконец в моторную лодку и мгновенно был доставлен на дачу Крэнстонов. Сойдя на берег, он возможно