— Он сказал, что сегодня займется тобой, Наной и детьми, — сообщил я. — Дирижер.

— Пусть только сунется. Пусть только приблизится ко мне. Я даже обрадовался бы, черт его побери!

— Будь предельно бдителен, Джон. Я сейчас же возвращаюсь в Вашингтон. Пожалуйста, поосторожнее. Этот тип — чокнутый. Он не просто убил Бетси, он измывался над ней.

Закончив разговор с Сэмпсоном, я рванул к своему старенькому «порше».

Не успел я приблизиться к машине, как телефон зазвонил снова.

— Кросс, — ответил я на бегу, с трудом удерживая трубку между ухом и ртом.

Опять Дирижер. Он неистово хохотал.

— Расслабься, доктор Кросс. Не дыши так тяжело. Сегодня, так и быть, я их не трону. Я просто пошутил. Повеселился, так сказать, за твой счет. Ты что, бежишь, доктор Кросс? Ну, беги, беги. В любом случае зря стараешься. От меня ведь не уйдешь. А мне нужен именно ты. Ты следующий, доктор Кросс.

Лейтенант армии США Марта Уайетт и ее бойфренд сержант Дэвис О'Хара быстро бежали по парку «Золотые ворота» в Сан-Франциско; сгущался подобный серному облаку вечерний туман. В меркнущем свете дня парочка выглядела прекрасно, можно сказать, потрясающе.

Марта первой услышала приглушенное рычание и подумала, что где-то в той чудной части парка, что простирается от Хайт-Эшбери до океана, бегает собака. Рычание раздалось издалека, и Марта не придала ему особого значения.

— Зверь! — шутливо воскликнула она, когда они взбежали на крутой холм, с которого открывается знаменитый вид на великолепный подвесной мост, соединяющий Сан-Франциско с округом Марин.

Зверем Марта и Дэвис называли между собой все, что поражало крупными размерами: реактивные самолеты, половые органы, собак.

Сгущающийся туман лишь начал обволакивать мост и пролив, и вид был великолепный, ни с чем не сравнимый. Именно таким его любили и считали одним из основных достоинств Сан-Франциско Дэвис и Марта.

— Я обожаю бегать здесь, смотреть на этот замечательный мост, любоваться закатом — да всем, что тут есть, — расслабленно и умиротворенно произнесла Марта. — Впрочем, довольно пошлой лирики. Пора бы дать хорошего пинка под твою крепкую, классную задницу, О'Хара.

— Дешевый женский шовинизм, — проворчал Дэвис, улыбаясь и демонстрируя подруге белейшие зубы, которые она когда-либо видела или ласкала языком.

Марта побежала быстрее. Во времена учебы в университете она считалась лучшей бегуньей по пересеченной местности; сохраняла прекрасную форму и сейчас.

— А я слышу начало речи, которую толкает вежливый проигравший, — ответила она.

— Кто проиграет, мы еще посмотрим. Проигравший платит в «Эбби».

— Я уже чувствую вкус «Дос Экис». Мм, здорово.

Внезапно игривую перебранку бегунов прервало то же рычание, теперь более громкое.

Собака не могла так быстро преодолеть столь приличное расстояние. Похоже, по окрестностям бегают по меньшей мере два Зверя.

— А кошки в этом парке, случайно, не водятся? — осведомился Дэвис. — Я имею в виду здоровенные, вроде львов?

— Конечно, нет. Не болтай ерунды, приятель. Мы в Сан-Франциско, а не в Монтане.

Марта тряхнула головой, и с коротко стриженных каштаново-рыжих волос сорвались и полетели в разные стороны мельчайшие капли влаги. Ей вдруг почудилось, что она слышит чьи-то шаги. Бегун с большой собакой?

— Может, свалим отсюда? — спросил Дэвис.

— А-а, понимаю. И не то чтобы не согласна. Может, просто поменяем условия? Кто последним добегает до автостоянки, становится собачьим кормом.

— Не смешно, лейтенант Марта. Неудачная шуточка. Что-то мне все это не нравится.

— Не знаю, обитают ли в здешних местах большие кошки, но маленькую я, кажется, только что увидела.

Громкое рычание послышалось вновь — теперь совсем рядом. Перемещалась рычащая тварь с впечатляющей скоростью.

— Бежим отсюда! Быстрее! Поднажмем! — выдохнула Марта Уайетт.

Теперь она была немного напугана и неслась с максимальной скоростью, то есть на редкость быстро.

Сгущавшийся туман вновь пронзило жуткое рычание.

Лейтенант Марта Уайетт разогналась не на шутку. Расстояние между ней и Дэвисом увеличивалось с каждым мгновением. Марта шутя побеждала в троеборье, Дэвис же преимущественно работал за письменным столом, хотя, Бог свидетель, выглядел так, будто был для нее вполне достойным