грузом не впервой. Погружаясь в воду с головой, он отталкивался от дна ногами и выныривал снова, демонстрируя нечто вроде баттерфляя, только очень судорожного и медленного. Скиф, готовый поддержать товарища в случае необходимости, плыл по-чапаевски, хотя особого смысла в этом не было. Сверху поливало так сильно, что держать пистолет над головой было все равно что окунать его в воду. Гадая, сохранится ли в раскисшей пачке хотя бы одна сигарета, которую можно будет высушить, Скиф мрачно смотрел вперед, начиная подозревать, что никакой суши впереди нет, а есть лишь безбрежное водное пространство, среди которого они затерялись. Громада берега, чернеющего в беспокойном голубоватом сиянии, выросла впереди столь неожиданно, что Скиф, открывший рот, нахлебался воды, от избытка которой его и без того тошнило.

– Остров, – облегченно пропыхтел Ринат, нашедший опору под ногами.

– Вижу, что остров, – откликнулся Скиф.

На самом деле он не был вполне уверен в том, что перед ними находится не какое-нибудь морское чудище типа Левиафана. Очень уж призрачно выглядело все вокруг. Настолько призрачно, что, ступив на землю, Скиф не испытал ничего похожего на торжество или облегчение. Цель была достигнута, но пришло время задать себе вопрос: «А стоило ли стремиться к этой цели?»

Однозначного ответа не было.

Гроза миновала, однако обсохнуть перед ночевкой путникам было не суждено. Над островом сгущались сумерки, земля промокла, с деревьев капало, раздетый по пояс Скиф мечтал обогреться возле костра и знал, что это неосуществимо. Они с Ринатом старательно выжали одежду и вылили воду из обуви, но теплей от этого не стало. В довершение ко всему дорогая видеокамера оказалась безнадежно испорчена.

– Кина не будет, – прокомментировал Ринат, разбирая содержимое рюкзака с таким брезгливым видом, будто рылся на помойке. – От жратвы одно месиво осталось, к употреблению годны только консервы. Ладно, перебьемся. Все-таки это лучше, чем ничего.

– Но хуже, чем что-нибудь, – сварливо заметил Скиф, страдавший без курева.

– Хлеб к утру просохнет, – вздохнул Ринат, – а остальное подлежит захоронению.

«Главное – чтобы нас с тобой не закопали», – мысленно ответил Скиф, присоединяясь к расположившемуся на камнях Ринату.

Передавая друг другу нож и банку тушенки, они заморили червячка, а потом занялись оружием, нуждавшимся в экстренной чистке и смазке. Это позволило немного отвлечься от мрачных мыслей, лезущих в голову. Промозглые сумерки и сырая одежда не способствовали бодрому расположению духа. Отправляясь на Рачий остров, напарники не предполагали, что окажутся в западне. Разведка потеряла смысл, поскольку пулеметный обстрел подтверждал догадки Скифа в большей мере, чем любые другие факты. Не осталось никаких сомнений в том, что Заиров устроил на острове настоящую военную базу, охраняемую вооруженными до зубов боевиками. Справиться с ними могли разве что спецназовцы, но никак не двое мужчин, как бы они ни храбрились друг перед другом.

– Захватываем лодку и сразу же сматываемся, – сказал Скиф, тщательно протирая патроны и высушивая их собственным дыханием. – Извини, что втянул тебя в эту дурацкую авантюру, батыр. Не следовало соваться сюда без прикрытия.

– Помнишь, я тебе про деда рассказывал? – спросил Ринат, полируя тряпкой спусковой механизм двустволки.

– Помню, – без энтузиазма откликнулся Скиф. – Он бычков забивал голыми руками. Ну и что?

– Не только бычков, Женя. Фашистов тоже. В сорок третьем он погиб на Малой Земле, перед высадкой на Керченский полуостров. Крым уже без него освобождали. – Ринат поочередно щелкнул курками и приник глазом к пустому стволу. – У отца сохранилось его последнее письмо, пришедшее из госпиталя следом за похоронкой. Он его часто читал вслух. Одно место я наизусть помню. Хочешь послушать?

– Конечно, – кивнул Скиф, понимая, как важно Ринату излить душу.

Тот отложил ружье и заговорил, произнося слова негромко и очень отчетливо:

– Запомни сам и передай детям, а они пусть передадут своим детям… Смерти нет, сынок. Каждый, кто готов умереть за правое дело, уже победил. Врага победил и смерть тоже. А смирившийся со смертью умирает при жизни. – Ринат пристально посмотрел на Скифа и признался: – Если честно, я здорово перетрусил, когда по нам били из пулемета. Но потом представил себе, что должны были испытывать солдаты на фронте, и спросил себя: «Чем ты хуже, Ринат Асадуллин?»

– Ты ничем не хуже, Ринат Асадуллин, – медленно произнес Скиф. – Скажу больше. Когда в атаку идут тысячи и вокруг погибают тысячи, человеку легче преодолеть страх. Война всех стрижет под одну гребенку. Совсем другое – рисковать шкурой в мирное время. Тебе с утра до вечера талдычат, что геройствовать и упираться глупо, ведь вокруг так много удовольствий, только не зевай, лови удачу за хвост. – Скиф досадливо поморщился. – Нам внушают, что счастье состоит в том, чтобы набить пузо, пальцем о палец не ударив для этого. Нам с утра до вечера показывают довольные ряшки избранных, живущих за счет оболваненных миллионов. Быть трудолюбивым и честным становится стыдно, отстаивать принципы – глупо, самоотверженность вызывает презрительные улыбки. – Вогнав обойму в рукоять «вальтера», Скиф встал. – С точки зрения нормального обывателя, мы с тобой парочка кретинов, действующих вопреки логике. Еще недавно я бы лишь посмеялся над ними. Но сегодня…

– Что? – порывисто спросил Ринат.

Скиф отвел взгляд. Он не мог сказать, что смерть Ани деморализовала его, но он не мог также утверждать, что случившееся настроило его на воинственный лад. Все, чего он желал сейчас, это не допустить еще одной гибели – гибели товарища. Рината ждала дочь, такая же молодая и симпатичная, как та девчонка, которой Скиф пожертвовал во имя дела. Не правильней ли было усадить Аню в лодку и уплыть с ней подальше от владений боевиков? Она ведь неоднократно просила об этом.

– Не знаю, – тоскливо произнес Скиф. – Честное слово, не знаю.

– Врешь, – отрезал Ринат. – У тебя все на физиономии написано. Ты переживаешь, что затащил меня сюда, но хочу напомнить: уговаривать меня не понадобилось, верно? Кроме того, – приблизившись к Скифу, татарин тронул его за плечо, – кроме того, сегодня мы стали свидетелями того, как отнимают только одну, – он выставил палец, – одну-единственную молодую жизнь. Наркотики убивают тысячами, десятками тысяч. Не так откровенно, не так наглядно, согласен. Но разве от этого легче?

Взглянув на сильную руку, лежащую на плече, Скиф поднял лицо и посмотрел Ринату в глаза:

– Черт подери, не думал, что мне понадобится нянька. Ты меня сегодня целый день опекаешь.

– Пустое, – отмахнулся татарин.

– Я снова у тебя в долгу. Вторично.

– Да пошел ты со своими подсчетами, – огрызнулся Ринат, отдергивая руку. – Я тебе не председатель Центробанка.

И это была чистая правда.

Спали сидя на камнях, откинувшись на спины друг друга. Приказавший себе проснуться ровно в четыре утра, Скиф открыл глаза за минуту до назначенного срока и подумал, что часы, должно быть, немного спешат.

Было не столько холодно, сколько сыро. На сером, очистившемся от туч небе сияли несколько последних звездочек, казавшихся снизу восхитительно яркими, словно омытыми дождем. Одежда на мужчинах почти просохла, и, что самое приятное, ни один, ни другой не схватил насморка.

Посовещавшись сиплыми голосами, решили двигаться к бухте не вдоль побережья, где должны были дежурить часовые, наблюдающие за морем, а через середину острова. В лесу легче затеряться, чем на практически открытом пространстве. Стволы деревьев укроют и от пуль, и от чужих глаз. В придачу к этому командный пункт, облюбованный боевиками, явно размещался где-то в центре территории, а не на отшибе. Скиф не собирался вступать в бой с превосходящими силами противника и все же был не прочь взглянуть на логово Заирова. Хотя бы краешком глаза. Чтобы чувство вины за безрассудную авантюру было не столь острым.

Пока что, даже при благополучном исходе операции, у Скифа не имелось достаточно веских аргументов для оправдания перед руководством своих действий. Порученное задание он не выполнил, приказ немедленно возвращаться в Москву проигнорировал, к тому же впутал в дела ФСБ постороннего человека, за что по головке не погладят. Куда ни кинь, всюду клин.