что-то неладное творится в Российском государстве. Неужели рыба, так долго гнившая с головы, уже благополучно испортилась до кончиков плавников? Неужели чеченская, армянская, грузинская и еще черт- те какая нерусская речь, звучащая в Москве, вскоре станет задавать тон всей стране?

– Надеюсь, я до этого не доживу, – прошептал Хват. – Надеюсь, вы тем более до этого не доживете, – добавил он, глядя на чеченских боевиков.

Две трети их уже направлялась в лес, постепенно выстраиваясь в затылок друг другу. Восемь человек во главе с Вороном остались на поляне, провожая уходящих отнюдь не печальными взглядами. В их распоряжении оставались запасы еды, выпивка, девушка, которую можно будет поочередно насиловать, покалывая ее ножами. Но все это были детские игрушки в сравнении с тем сюрпризом, который ожидал их в самом ближайшем будущем.

– Я иду, – предупредил Хват, соскальзывая с дерева в непринужденной манере, которой позавидовал бы сам Маугли.

Он увидел все, что хотел увидеть. Он узнал все, что должен был узнать. Теперь он шел искать, и горе тому, кто не успеет спрятаться.

Долгий летний день постепенно перетекал в такой же долгий летний вечер.

Черный Ворон спустился в свою землянку, двое боевиков скрылись в другой, еще двое, позевывая, шатались вокруг лагеря, что называлось здесь патрулированием. Остальные спали, развалившись прямо на земле, кто в тени, кто, наоборот, подставив лица солнечным лучам, просеянным сквозь листву.

Всего их было девять человек, каждый со своим именем, характером, каждый со своей биографией. В том, что все эти разные люди, родившиеся в разных местах, в разное время, должны были умереть почти одновременно, здесь и сейчас, заключалась единственная справедливость, доступная отставному капитану спецназа Михаилу Хвату.

Он настиг часовых, когда те, испытывая тяжесть в набитых пищей животах, уселись рядышком на пригорке, обмениваясь то репликами, то нечленораздельными пофыркиваниями и потрескиваниями. Оба умерли со спущенными штанами, что считается большим позором для мусульман. Оба умерли в кучах собственного дерьма, предлагая мухам выбирать, что именно придется им по вкусу больше. Их веки еще подрагивали, а пальцы скребли землю, когда Хват с окровавленным «союзником» в руке зашагал дальше, не оглядываясь.

Через несколько минут он добрался до четверых боевиков, разлегшихся под деревьями. Ни одному из них не было суждено очнуться от сладкого послеобеденного сна. Кому-то виделось, как он, маленький, убегает от волка, кто-то женился, кто-то хоронил родителей, кто-то просто плескался в море, которого ни разу не видел. Нормальные сны, нормальные человеческие эмоции. Но Хват убивал этих людей не за то, что им снилось, а за то, как они жили, поэтому его рука ни разу не дрогнула, а взмахи ножа были выверенными и точными, как у хирурга, удаляющего раковые опухоли.

Покончив с боевиками, он бесшумно приблизился к землянке, завешенной дырявым одеялом, в которой ровно гудел генератор и звучали голоса двух местных умельцев, хваставшихся друг перед другом своими познаниями в области современной техники.

– Видал, брат, как здорово я справился с этой штукой?

– Нет, брат, это я нажал нужную кнопочку.

– Э-э, что ты говоришь такое, даже обидно слушать! Кнопочка тут ни при чем. Вот он, краник, который был повернут неправильно. Я его поставил на место, и чик! Заработало!

– Выдумываешь ты все. Дело было в кнопочке. Как только я нажал ее, забегали огоньки и загудело. А твой краник ничего не значит.

– Ты, брат, наверное, обидеть меня хочешь. Наверное, считаешь себя таким умным-умным, а меня таким глупым-глупым?

– Никто не говорит, что ты глупый. Ты умный, ты очень умный. Но все же я старше тебя на три года, а потому немножечко умнее.

Эти препирательства могли длиться до бесконечности, но слушать похвальбу двух дикарей надоело уже на первой минуте.

Поднырнув под одеяло, Хват очутился в душной полутемной норе, освещенной лишь керосиновой лампой, посмотрел в две пары глаз, отражающих огонек этой лампы, и артистично взмахнул ножом: сначала снизу-вверх, потом – наоборот, потом – как бы дважды перечеркивая дело рук своих. Оба вскочивших при его появлении боевика синхронно схватились за свои окровавленные глотки и запоздало попытались кричать, хотя какие к чертям собачьим могут быть крики с перерезанными трахеями, аортами и голосовыми связками? Они даже увидеть своего убийцу не могли по причине крови, заливающей им глаза: это был результат двух последних взмахов, в общем-то лишних, но зато профессиональных.

Хват глядел в вытаращенные глаза своих жертв до тех пор, пока они не рухнули поочередно на пол, а потом невозмутимо обтер лезвие «союзника» об рукав трупа, лежавшего ближе, и двинулся на поиски Черного Ворона.

Сначала Хват собирался подарить бандитскому главарю несколько лишних минут жизни, чтобы вытянуть из того какие-нибудь сведения о компьютере, но, прислушиваясь к диалогу внутри землянки, понял, что ему вовсе не хочется ставить под угрозу жизнь невидимой девушки Алисы, совсем потерявшей голову и голос от страха. Немудрено, учитывая, что Ворон успел передернуть затвор своего автомата и, судя по всему, был готов потянуть спусковой крючок на себя.

– Ну, скажи мне «до свиданья», – предложил он с издевкой. – Что же ты молчишь, такая бойкая, такая хитрая сука?

– А… – просипела бедняжка Алиса в тот самый момент, когда Хват закончил спускаться по земляным ступеням и застыл у входа.

Он скользнул в землянку в тот самый момент, когда Ворон попрощался с девушкой по-чеченски, и Хвату пришло в голову, что он тоже должен похвастаться знанием языков.

– Аста ла виста, беби, – прошептал он, полоснув врага по горлу и продолжая стоять за его спиной на тот случай, если бы фактически мертвого противника пришлось использовать в качестве щита.

Но подручных Ворона в землянке не было, а глядела на Хвата лишь чумазая девушка Алиса с растрепанными волосами, которая при виде крови села на нары и, похлопав ресницами, не придумала ничего лучше, чем упасть в обморок.

– Не беда, – утешил ее Хват. – Все самое интересное ты уже увидела.

Ее брови страдальчески нахмурились, а губы протестующе скривились: она не считала, что стала свидетельницей чего-то действительно интересного.

Не торопясь приводить ее в чувство, Хват уложил мертвеца таким образом, чтобы он не мешал свободно перемещаться по землянке и, отыскав взглядом компьютер, подошел к нему. Клавиатура, «мышка» и монитор были отброшены за ненадобностью. На импровизированном столе из ящиков остался лишь сам «пентиумовский» блок с сигаретными ожогами на крышке. Не доверяя зрению, которое часто подводит людей в полумраке, Хват провел рукой по правому боку корпуса и нащупал там ту самую царапину-молнию, о которой говорил генерал Конягин.

Цель достигнута, подумал он без всякого воодушевления. Осталось запихнуть «Пентиум» в полупустой рюкзак, удалиться от лагеря на десяток километров, там связаться по рации с людьми Конягина и дожидаться вертолета. Дело сделано, а радости нет. Вместо души пустота, черная дыра, заполнить которую нечем.

Из меланхоличной прострации его вывел тихий голос очнувшейся девушки.

– Вы меня не убьете? – спросила она.

– Ты ведь Алиса, верно? – осведомился, в свою очередь, Хват, расположившись таким образом, чтобы видеть одновременно и компьютер, и вход, и девушку, массирующую виски.

– Вы не ответили на мой вопрос, – сказала она.

– Ты на мой тоже. – Когда Хват опасался показаться чересчур сентиментальным, он всегда прибегал к подчеркнуто грубому, отрывистому тону. Именно так он разговаривал сейчас. – Тебя зовут Алиса, верно?

– Ну да, – призналась девушка, усаживаясь на краю нар, под которые еще недавно была готова юркнуть от страха. Проследив за тем, как Хват освобождает системный блок от проводов и поднимает его, чтобы