лицо. Прямо на рабочем месте. И сделал это один из сообщников твоего жениха.
– Что? – Регина отшатнулась назад, едва не свалившись с табурета. – Когда?
– Вчера. – Громов скрестил руки на груди. – В то самое время, когда ты безмятежно ловила свой кайф. Да и для тебя это путешествие должно было стать последним… Что скажешь, девочка? Желаешь обсудить это или сейчас для тебя важнее другое? – Он протянул через стол раскрытую ладонь, на которой перекатывалась золотистая горошина.
– Мамочка, – прошептала Регина. – Как же так, а?
Громов молчал, наблюдая за внутренней борьбой девушки, которая отражалась на ее лице. Она была недолгой, борьба.
Регина сидела на корточках в прихожей и смотрела в стену перед собой. Мыслей не было, одно сплошное предвкушение. Когда стена начнет превращаться в экран, проецирующий первые фантастические картины, можно будет перебраться на диван, а еще лучше – закрыться в ванной. Шум воды перерастет в чарующую музыку, пространство вокруг разрастется до невероятных просторов, и придет легкость, без которой стало невозможно выносить существование. Регина точно не помнила, с какой силой давит на нее атмосферный столб при обычных обстоятельствах, но этой ночью давление явно сделалось десятикратным. Вот-вот раздавит, как жалкую букашку. Вся вселенная ополчилась против нее.
Участок обоев, на котором был сфокусирован ее взгляд, слегка потемнел. «Кажется, началось», – с облегчением подумала Регина, но тут же сообразила, что видит перед собой лишь тень, упавшую на стену. Это был ее мучитель, конечно же, он собственной персоной, кто же еще?
– Чего вам еще от меня надо? – страдальчески спросила Регина. – Оставите вы меня, наконец, в покое или нет?
– Уже оставил, – сказал он, положив трубку на корпус радиотелефона. – Скоро мы расстанемся.
Регина передернула плечами. Ей было абсолютно все равно, расстанутся ли они и свидятся ли когда- нибудь снова. Лишь бы поскорее ускользнуть в иное измерение.
– Знаешь, что такое синтомицин? – осведомился Громов, не двигаясь с места.
– Не знаю и знать не хочу. – Регина с ненавистью уставилась на его джинсы. Поднимать взгляд выше не хотелось. Слишком уж тяжелыми сделались ее веки. А глазные яблоки ворочались в орбитах чуть ли не со скрипом.
– Напрасно. – В голосе Громова прозвучала неприкрытая издевка. – Неужели тебе не любопытно, чем именно я тебя угостил?
– Что? Как вы сказали?
– Ты проглотила синтомицин. Понятия не имею, для чего он предназначен, но уж явно не для того, чтобы вызывать галлюцинации.
– Син… Синто… – Регина все же подняла глаза, потому что желала удостовериться в реальности происходящего.
– Синтомицин, – подсказал Громов с любезной улыбкой. – Надеюсь, это не слабительное.
– Вы!.. Вы!..
Это был тот случай, про который говорят: слов нет, одни эмоции. Выпрямившись во весь рост, Регина шагнула к своему мучителю и остановилась напротив, задыхаясь от гнева.
– Ты хочешь сказать, что я тебя обманул? – догадался Громов. – Совершенно верно. Но наркоманы врут окружающим на каждом шагу. С какой стати они должны рассчитывать на иное к себе отношение?
– Отдайте «кислоту»! – потребовала Регина.
– В этом доме не водится никакой, кроме уксусной. – Громов развел руками.
– Подонок!
Левый девичий кулак, врезавшийся в мужскую грудь, отлетел, как теннисный мячик от стенки. Точно такая же история повторилась с правым. А до обращенного к ней лица Громова Регина почему-то не дотянулась. Словно у нее все же начались глюки и она попыталась ударить призрачное видение.
– Трех попыток достаточно, – сказал Громов. – Сделать четвертую я тебе не позволю. Так что держи себя в руках.
Поменять тактику было для Регины парой пустяков. В том состоянии, в котором она находилась, все средства были хороши. Если бы девушку приковали наручниками таким образом, чтобы она не могла дотянуться до вожделенной дозы, она принялась бы грызть собственную руку. Лисой, угодившей в капкан, разъяренной фурией – вот кем чувствовала себя Регина, когда заставила себя улыбнуться. Сладенько- сладенько. Зазывно-зазывно.
– Ладно, ваша взяла, – признала она. – Можете загадывать новое желание. – Ее голос звучал хрипло, но она изо всех сил старалась придать ему игривость.
– У меня нет желаний, – покачал головой Громов.
– Разве?
– Зря унижаешься. – Он перехватил Регину за запястья, вынудив ее опустить руки, которыми она сгребла подол рубашки, чтобы показать Громову, от чего он отказывается. – Ту дрянь, о которой ты мечтаешь, я уничтожил. Ничего тебе не обломится.
Ноги Регины внезапно подогнулись, и она села на пол. Не осталось у нее больше сил противостоять давлению атмосферного столба.
– Что вы наделали! – прошептала она.
– Всего лишь очистил планету от нескольких миллиграмов зла. Не бог весть какое достижение.
Регине захотелось зарыдать во весь голос, но тут в голову ей пришла спасительная мысль. Деньги на такси, которые обещал дать ей Громов. Чем не выход? Домчаться домой, взять доллары из родительского тайника, набросить на себя что-нибудь – и в центр. Там обязательно найдется спасительная доза. Нынче все продается и все покупается. В том числе и счастье. Любое. На выбор.
– Вы обещали… – начала она.
Громов будто прочитал ее мысли.
– Домой тебе нельзя, – сказал он. – Убьют. Да и поздно дергаться.
– Почему поздно? – выдавила из себя Регина.
– Я позвонил куда следует, и за тобой вот-вот приедут.
– Вы из милиции?
– Из ФСБ. Звучит не так заманчиво, как ЛСД, верно?
Регине было не до шуток.
– Меня арестуют? – спросила она подавленно.
– Задержат. Это в твоих же интересах.
– Но я умру без «дури»! – закричала Регина так надрывно, что все внутри у нее перевернулось. – Вы делаете вид, что спасаете меня, а сами убиваете! Я же сдохну теперь! Сдохну!
– Врешь! – возразил Громов. Голос его был негромок, но каким-то загадочным образом он без труда перекрыл стенания девушки. – Умирают от наличия наркотиков, а не от их отсутствия.
Он возвышался над ней– прямой, уверенный в себе, сильный. Валяться на полу у его ног внезапно оказалось труднее, чем поддерживать вертикальное положение. И Регина, держась за стену, опять поднялась на ноги.
– Что же теперь меня ожидает? – тихо спросила она.
– Ломка, – ответил Громов, не колеблясь ни секунды. – Допросы. Боль физическая, боль моральная. Одним словом, все то, что зовется реальностью. От нее никуда не денешься.
– Я не выдержу, – прошептала Регина.
– Вот только не надо притворяться самой несчастной на свете! Все те, кто погиб по твоей вине, с радостью поменялись бы с тобой местами.
– Может быть… Но все равно мне плохо. Мне так плохо…
Ей казалось, что эта жалоба была произнесена совершенно беззвучно, но Громов услышал. И ответил вот что:
– Когда тебе плохо и когда тебе кажется, что хуже уже некогда, повторяй про себя одно:
