демонстрировали как раз невзрачные, корявые мужички, от которых трудно было ожидать чего-либо подобного. Дело не в наружности. Дело в том невидимом стержне, на который насажено все остальное. Так вот, что касается лейтенанта-альбиноса, то у него подобного стержня не было. Рыхлым он оказался на поверку, бесхребетным.
И, оставшись без штанов, моментально растерял все свое кажущееся мужество.
Когда человек пугается, в его организме бурно вырабатывается валериановая кислота, обладающая специфическим запахом. Собаки определяют его нюхом и всегда знают, кого можно безнаказанно облаять или цапнуть за ногу. Опытные специалисты чувствуют эти волны страха скорее кожей, нутром, но их тоже невозможно провести. Так вот, выброс валерианы в организме пленника проходил столь бурно, что, находись рядом даже самая невзрачная шавка, и та не преминула бы тяпнуть его за голую ляжку. Он был буквально пропитан страхом, напичкан им с головы до пят, хотя, как водится, старался не подавать вида.
Хорошенько напугать Луцкого оказалось легче, чем мальчишку, заблудившегося в темном лесу. Мрачные декорации ночного парка и трюк с березками подействовали на него безотказно. Информация, которую он выкладывал Громову, была скудной, однако и этого было достаточно, чтобы сделать определенные выводы.
Итак, к совершенному теракту имели отношение доблестные особисты из штаба округа, идейного вдохновителя которых еще только предстояло выявить. В настоящий момент они тщательно заметали следы, производили зачистку, если выражаться их военным жаргоном.
Инсценировка ограбления магазина «Стилиссимо» была поручена как раз лейтенанту особого отдела Луцкому, который в настоящий момент тихонько сидел голым задом на траве, ожидая своей участи. Как Громов и предполагал, налет был затеян с одной-единственной целью. Подполковник Рябоконь, туманно ссылаясь на какие-то неведомые лейтенанту обстоятельства государственной важности, поручил задание лично Луцкому. Тот задание с честью выполнил, разрядив автомат в лицо Северцевой. Надо полагать, он уже не раз занимался подобными деликатными поручениями командования, и вот теперь настало время отчитываться за некоторые совершенные подвиги.
– Что вы можете сказать мне по поводу устранения Шадуры? – спросил Громов.
– Шадуры? – напрягся лейтенант.
– Вы туго соображаете или плохо слышите? – холодно осведомился Громов. – Я берусь помочь вам как в первом, так и во втором случае. – Он шагнул вперед.
– Мне эта фамилия неизвестна! – выкрикнул Луцкой.
– Тогда поставим вопрос иначе. Сегодняшний взрыв возле МХАТа ваших рук дело?
– Нет! Мне было поручено заниматься только проведением акции в магазине «Стилиссимо»! Ни о каком взрыве я ничего не знаю! – Имей пленник такую возможность, он обязательно помог бы себе энергичной жестикуляцией.
Но Громов и без того видел, что тот говорит правду. На ложь у него имелся обостренный за годы службы нюх.
– А как насчет Регины? – спросил он, с сожалением понимая, что перед ним находится не тот человек, которого бы ему хотелось видеть в первую очередь.
– Кто такая Регина? А, вспомнил, дочь Северцевых! – Радуясь своей сообразительности, лейтенант несколько раз кивнул головой. В следующий момент голова мотнулась из стороны в сторону. – Но по поводу ее сказать ничего не могу.
– Разве? – Громов уставился ему в переносицу. Там человеческие кости настолько тонки и хрупки, что для их сокрушения достаточно одного прицельного удара. Иногда от него очень трудно удержаться, от такого удара. Другими словами, легче сломать врагу переносицу, чем воздержаться от этого.
Луцкой почувствовал во взгляде Громова нечто такое, что заставляло его говорить с лихорадочной поспешностью:
– Мне было приказано забрать ее из квартиры и доставить к подполковнику, вот и все, – протараторил он на одном дыхании. – Ну, в том случае, если бы рядом с ней находился кто-либо посторонний…
– Не скромничайте, не скромничайте, – подбодрил замявшегося лейтенанта Громов. – Рябоконь приказал вам ликвидировать меня?
– В общем-то, да. – Это прозвучало очень тихо. Луцкой надеялся, что последнее признание его не будет услышано.
– Почему же вы не попытались убить меня в магазине?
– В тот момент мне еще не было известно, кто вы такой. Инструкции на ваш счет поступили позже.
Заподозрив, что сожаление, прозвучавшее в его тоне, может не понравиться Громову, лейтенант не придумал ничего лучше, чем зайтись неестественным кашлем.
На другие темы он говорил тем громче и охотнее, чем хуже в них разбирался. Обстоятельства взрыва самолета были ему неизвестны, по какой причине подполковник особого отдела взялся за искоренение рода Северцевых, он не ведал, кто таков Валентин Мезенцев и, главное, куда подевалась гуманитарная помощь, тоже понятия не имел.
– Плохо, – констатировал Громов. – Что же вы такой нелюбознательный, молодой человек?
– Вы же знаете, что в нашей организации слишком осведомленные долго не живут, – посетовал лейтенант. – Вот, например, неделю назад был такой случай…
Вполуха слушая рассказ о каком-то капитане, ни с того ни с сего застрелившемся сразу после встречи с журналистом, Громов обдумывал более важную для него информацию.
Итак, операцией по уничтожению свидетелей заправлял особист с лошадиной фамилией. По существу, Рябоконь служил в той же «конторе», что и Громов, хотя, конечно, это была одна видимость. Особый отдел, в полном соответствии со своим названием, обособлен, изолирован и засекречен так, как это бывает только в армии. Куда ни ткнись, сплошная военная тайна.
Ни один «нормальный» эфэсбэшник не считает особиста своим коллегой. Как говорится, похожа свинья на коня, да шерсть не та. Тем не менее те и другие вынуждены сосуществовать в опасной близости друг от друга. Вот, кстати, почему Рябоконь так легко вышел на Громова. По этой же причине полковник Власов, обладающий полномочиями, которые никакому особисту и не снились, не был застрахован от прослушивания в собственном кабинете. Из-за таких вот структурных аномалий ФСБ все сильнее напоминала многоголового дракона. Одна голова не ведает, что творят все остальные, но на всякий случай всегда готова оттяпать соседнюю, дабы обеспечить себе полную свободу действий. Того, кто все это придумал, давно нет в живых, а человек, способный распутать этот змеиный клубок противоречий, еще не родился на свет.
Несмотря на сложность ситуации, добраться до Рябоконя, конечно, было можно. Но как сделать это в частном порядке, не имея за своей спиной поддержки ФСБ, Громов пока что не знал.
– Куда вы должны были доставить девушку? – спросил он у лейтенанта, который, исчерпав запасы красноречия, вот уже как минут пять настороженно помалкивал. – Не в штаб же округа, я полагаю?
– В расположение секретной части особого отдела, – отрапортовал Луцкой. У него все чаще сводило судорогой икры и ступни раскоряченных ног, но он старался держаться молодцом, даже почти не морщился, только цедил воздух сквозь зубы, издавая болезненные посвистывания: с-с-с.
– И где же размещается сей райский уголок? – спросил Громов.
– А?
– Где вы дислоцируетесь? – переиначил Громов свой вопрос на военный лад.
Координаты секретной части под Наро-Фоминском он выслушал без особого интереса. Проникнуть в одиночку на эту заповедную территорию смог бы разве что Джеймс Бонд. Но на самом деле пресловутый СМЕРШ, с которым боролся агент 007, не шел ни в какое сравнение с особым отделом армии. В общем и целом, военные особисты представляли собой сплоченный многими десятилетиями клан, уничтожить который оказалось не под силу даже самому Иосифу Виссарионовичу с его исполинским карательным аппаратом. Своеобразная масонская ложа в ФСБ, стремящаяся держать под контролем всех и вся. Если армия являлась государством в государстве, то ее так называемые особые отделы представляли собой нечто вроде строго засекреченных объектов этого изолированного государства.
– Этот ваш конь с подполковничьими звездами, он в свободное от службы время где пасется? – хмуро спросил Громов.
– Пасется? – напрягся лейтенант.
