но всех идущих впереди обогнать не было возможности. Как только впереди появлялся просвет, Громов сразу бросал туда «семерку», непрерывно сигналя, чтобы у встречных и попутчиков не возникло искушения преградить ему путь. Порой «Жигули» разминались с машинами на расстоянии считанных миллиметров, и Громов кожей ощущал праведный гнев, излучаемый со всех сторон собратьями по баранке. Возле станции метро «Баррикадная» какой-то зеленый джип в отместку попытался поддеть капот «семерки» своим мощным бампером, но промазал и сам подставился под удар следующего за ним автомобиля.

Казалось, еще чуть-чуть – и удастся повиснуть на хвосте у «Мазды», однако Громову не хватило каких- то двух-трех минут. Около зоопарка вся проезжая часть оказалась настолько запруженной автомобилями, что ни о каких новых обгонах здесь можно было и не мечтать. Чем ближе к перекрестку, тем сильнее стопорилось продвижение вперед, а потом красный глазок светофора и вовсе остановил поток, в котором следовали «Мазда» и «семерка». Десятки разномастных машин, выворачивающих на Баррикадную с Пресни и Большой Грузинской, проплывали мимо с медлительностью льдин в преддверии речного затора. Едкий, загазованный воздух над этим столпотворением казался сизым и осязаемым, как застоявшаяся вода.

Наконец, светофор милостиво взглянул на заждавшихся автомобилистов своим зеленым оком, и черная крыша «Мазды» переместилась в начало колонны. Нельзя сказать, что цель удалилась от Громова, но и приблизиться к ней не удалось тоже. Опять включился красный свет, пришлось снова ставить машину на ручной тормоз. Между «семеркой» и «Маздой» сгрудилось не менее двух десятков машин, и Громов вовсе не был уверен, что успеет проскочить на зеленый свет вслед за преследуемыми. А потом интенсивное движение отрежет его от черной «Мазды», и тогда ищи ветра в поле.

В его распоряжении оставалось не более тридцати секунд, но времени должно было вполне хватить, чтобы закончить гонку прямо на этом перекрестке. Игнорируя недовольное кваканье клаксонов за своей спиной, Громов выбрался из автомобиля посреди запруженной улицы, намереваясь добраться до «Мазды» своим ходом. Дверцу открыть до конца не получилось, пришлось протискиваться в узкую щель боком.

– Вот только быковать не надо, дядя, – гнусаво заявил сосед слева, высунув голову наружу, чтобы удостовериться в том, что дверца «семерки» не соприкоснулась с сияющим бортом его вишневого «БМВ» 750-й модели. – Все сидят и ждут, а ты выкобениваешься. Самый крутой, что ли?

Громову было не до дискуссий, и он не стал бы задерживаться, если бы не рука, сграбаставшая его за полу пиджака. Властная такая пятерня, с внушительной золотой гайкой на среднем пальце. Именно его Громов поймал и, почти не глядя, резко заломил в ту сторону, куда пальцу сгибаться не полагалось.

– Ёханый бабай! – взвыл за его спиной поборник всеобщего равенства. – Он мне палец на хрен сломал, братва!

Мало интересуясь страданиями оппонента и мнением его предполагаемых родственников, Громов перемахнул через капот «БМВ» и вклинился в зазор между машинами, торопясь приблизиться к грабителям до того, как они получат возможность газануть прочь.

Его маневр не остался незамеченным. Водитель «Мазды» высунулся наружу на манер обеспокоенного суслика и что-то произнес, злобно скаля зубы. Вряд ли он приветствовал Громова или предупредительно представлялся ему в расчете на более близкое знакомство.

Нет, парень явно тяготился предстоящим свиданием. Но встречный поток машин на перекрестке был таким плотным, что пересечь его до смены цветов светофора не представлялось возможным.

Парень вновь нырнул в салон своей машины, а Громов достал револьвер и взвел курок, держа пока что ствол опущенным, чтобы не привлекать к себе нездорового внимания окружающих. Когда он обогнул белую «Газель», работающую на необычайно вонючем газолине, между ним и беглецами осталось всего три автомобильных корпуса.

Внезапно из «Мазды» высунулась рука, сделавшая нечто вроде резкой отмашки. Громов не сразу догадался, что за цилиндрический предмет полетел в сторону перекрестка, а когда сообразил, выругался в бессильной ярости.

Среди беспрестанного гула автомобильных двигателей уханье противотанковой гранаты прозвучало почти буднично, словно петарду кто-то взорвал, только очень мощную. Вспышка тоже получилась не такой уж яркой, зато последствия были поистине впечатляющими.

Подброшенное взрывом такси встало на дыбы и с грохотом обрушилось прямо на днище, потому что оба передних колеса разлетелись в стороны вместе с множеством менее важных деталей и обломков. В искореженное такси немедленно врезался следующий автомобиль с развевающейся антенной, а потом началась настоящая цепная реакция, сопровождаемая гулкими металлическими ударами и скрежетом. Бум!.. Трах!.. Тумп!

Еще на что-то надеясь, Громов ринулся вперед, но путь ему преградила распахнувшаяся дверца «Форда», из которой намеревался выбраться потрясенный увиденным толстяк. Глядя на его складчатый загривок, можно было заподозрить, что однажды по нему прошлась когтистая лапа крупного хищника, оставившая после себя неизгладимые шрамы.

– С дороги! – заорал Громов, наткнувшись на неподъемную тушу.

– В чем, собственно говоря, дело?

– Освободи проход!

– По какому праву вы…

Шарах! Второй взрыв превратил толстяка в необхватный соляной столб и окончательно застопорил движение на перекрестке. Там перевернулась еще одна машина, которую раскрутило на асфальте подобно исполинской оранжевой юле. Протараненная ближайшей соседкой, она устремилась на крыше к тротуару, чудом не задев девушку с коляской. Сквозь лобовое стекло резко затормозившего автобуса вывалилась в ореоле осколков вопящая фигура.

Наградив так некстати подвернувшегося толстяка звучной затрещиной, Громов вскочил на корпус его «Форда», коротко разбежался по нему и перепрыгнул на крышу последнего автомобиля, отделяющего его от «Мазды». Но та не стала его дожидаться, а, вереща шинами, сорвалась с места и свернула на Конюшковскую улицу. Выстрелить вдогонку по колесам не получилось, потому что автомобиль под ногами Громова тоже рванулся вперед. Он буквально скатился на асфальт кубарем, дивясь тому, что не сломал шею, а лишь слегка подвернул ногу.

На задымленном перекрестке, усыпанном кусками железа, хлопьями облупившейся краски и ржавой пыли, начался сущий бедлам. Каждый пер напролом, игнорируя светофор и всякий здравый смыл. Всеобщий хаос сопровождался оглушительной какофонией. Лишь две перевернутые машины не принимали участия в этом броуновском движении. Эти, что называется, приехали.

Прихрамывая, Громов отправился обратно. Особенно спешить теперь было некуда, но и медлить было нельзя. С минуты на минуту место происшествия могли оцепить, и тогда рука устанет размахивать «корочкой» ФСБ перед каждым любопытствующим носом.

Что касается продолжения погони, то она уже не имела никакого смысла. Седоки «Мазды», устроившие этот переполох, давно удирали по набережной или Кутузовскому проспекту. От машины, числящейся в угоне или выписанной по фиктивной доверенности, они избавятся при первом же удобном случае, так что цепляться за эту ниточку тоже не было никакого резона. Кроме того, Громов проводил частное расследование, и крупномасштабные операции были ему не по плечу.

Возле затертой машинами «семерки» его поджидали трое братков, жаждущих сатисфакции. Громов понятия не имел, кому именно он мимоходом сломал палец, а потому окинул скользящим взглядом всех сразу, давая этим понять, что никого из них не видит в упор. Один из парней открыл было рот, но, заметив в руке обидчика оружие, захлопнул его так поспешно, что наверняка повредил зубную эмаль.

– Ну? – деловито поинтересовался Громов, сунув «смит-вессон» под пиджак. – Будем выяснять отношения, м-м?

Желание заехать кому-нибудь по физиономии столь явственно читалось в его глазах, что ответа он так и не дождался. Выставленный напоказ средний палец истца, распухший и посиневший, моментально исчез, дабы не быть принятым за известный оскорбительный жест. Братки засуетились и полезли в свой «БМВ», вспомнив, что впереди у них множество неотложных дел.

Громов тоже сел в машину и, заведя двигатель, мрачно уставился перед собой. Машины продвигались вперед судорожными рывками, замирая на месте через каждый метр. Громов старался смотреть поверх мельтешения красных габаритных огней, но в глазах все равно рябило. С каждой минутой разнокалиберные огоньки разгорались все ярче, а вокруг делалось все темнее. Почти как на душе у Громова. Когда «семерка»,