— Не хочешь — не надо, — усмехнулся Валиев.

Не придется Кузиной заниматься тем, чем он пугает ее, все будет улажено им самим, ее забота — люди. Да ладно, тревога о деле, волнения только на пользу пойдут Марии Карповне.

Мингали Валиевич вытянул из сапога гудящую от долгой ходьбы ногу, не раскручивая портянки, посидел немного, пошевелил ступней, понаслаждал ногу и принялся стягивать второй сапог.

Машенька уже лежала на тюках шинельного сукна, которое, если не конфискует более могущественная организация, станет трофеем «Хозяйства Козырева О. П.», лежала на боку, подложив ладошку под щеку и не сняв сапог. Мингали Валиевич с упреком выговорил:

— Разденься, Мария Карповна, отдохни как следует. Или меня стесняешься? Так я отвернуться могу, а то выйду, послушаю, как фронт гудит.

Блаженно размякшая Машенька едва собрала силы сесть, стащить сапоги. Не заботясь, смотрит на нее или отвернулся майор Валиев, сняла гимнастерку и снова легла в притепленное гнездышко, прикрыв обнаженные плечи все той же вывернувшейся наизнанку гимнастеркой. Во мраке полуподвала увидела, как забелел исподним Мингали Валиевич, как, покряхтывая, улегся на бугристую, малоуютную для изношенного тела постель из военной поживы.

Разведгруппа ушла в тыл к немцам еще до взятия Вильно — в начале июля. Предстояла глубокая разведка. Очень глубокая — аж под Вилкавишкис. Помимо главной задачи необходимо было найти отряд «Дайвонос партизане» и восстановить с ним связь, передать инструкции штаба партизанского движения на период, когда начнется форсирование Немана.

Руководители операции не знали тогда, что в тот район передислоцировался особый полицейский батальон фашистского выкормыша Импулявичуса и вытеснил отряд в другой район, и потому разведчики не нашли «Дайвонос партизане», но главную задачу выполнили почти исчерпывающе: у каждого из группы в тайнике одежды имелся зашифрованный маршрут планируемого наступления армии прорыва с пометками немецких оборонительных сооружений, которые встретятся ей на пути и которые придется взламывать в ходе движения или, когда надо, оставлять за спиной на съедение другим, следом наступающим. К середине августа Третий Белорусский фронт намерен был выйти на государственную границу и, если не иссякнут к тому времени силы, форсировать реку Шешупе и захватить плацдарм на территории Восточной Пруссии.

Их было двенадцать: одиннадцать мастеров спорта, комсомольцев — лейтенантов и младших лейтенантов. Двенадцатым был командир группы. Тоже спортсмен, боксер, бывший одесский беспризорник капитан Аронов. Он старше всех, ему двадцать три, и он — коммунист. Им чертовски везло на пути туда — потеряли только четверых. Повезло, что эти четверо отличнейших ребят были убиты, а не ранены.

Дико, кощунственно говорить — повезло, что парни убиты. Но иначе не скажешь. И они, мертвые, когда были живые, говорили: повезет, если будут убиты, не повезет, если будут ранены. Вот их имена: Николай Кожевин из Перми, Евгений Перевалов из Тюмени, Виктор Смородинов из Нижнего Тагила, Юрий Окишев из Москвы.

Каждый из восьми оставшихся, не тронутых ни осколком, ни пулей, тоже страстно хотел, чтобы не ранило. Пусть уж сразу насмерть. Кровное фронтовое братство обязывает спасти раненого, вынести к своим, а это означает провал задания.

Двенадцать наших парней, физически сильных, разносторонне подготовленных и натренированных, умных и отчаянных, закаливших нервы до стальной упругости, трезво сознавали, куда и зачем они вызвались идти, отчетливо представляли, что такое везет и что такое не везет.

Везло на пути к Вилкавишкису — потеряли только четырех. Везло группе и на обратном пути. Удачно выходили к объектам, ранее снятым на кроки, и вносили уточнения, обнаруживали и фиксировали новые объекты, ловко ускользали от огневого общения с противником. Повезло, что с противником было всего три стычки, и пятеро из восьми остались живы, продолжали нести к своим добытые разведданные и память о семерых.

Троих из этих восьми потеряли в последней стычке: сшиблись все же с бандой националиста Импулявичуса. Потеряли харьковского чемпиона по боксу Павла Иванца, альпиниста из Камышлова Демьяна Каширина и Иорама Мтварадзе, прозванного на курсах Лунным Витязем[2] за фамилию и невероятную силу.

Отбиваясь от полусотни литовских белоповязочников, отряд капитана Аронова углублялся, как показывала карта, в болотистый и пустынный лесной массив. Но черт бы побрал эти карты, заготовленные, видимо, задолго до войны! Чтобы оказаться в сосняке с густым подлеском и окончательно оторваться от преследования, им оставалось перейти ручей, обозначенный на карте синей жилкой, но на месте ручья оказался пруд, разлившийся на целый километр. Шумела на водосбросе вода, шлепало плицами колесо водяной мельницы, а за кирпичным мельничным зданием виднелось несколько жилых домов. Оттуда и высыпали немцы с собаками на длинных ременных лонжах. Ароновские ребята были зажаты с двух сторон.

— Кому-то надо остаться, сковать их тут, — загнанно прохрипел младший лейтенант Мтварадзе.

— Одного мало, — хмуро поправил его командир группы капитан Аронов, и это была жестокая правда. Повернулся к Ивану Малыгину: — Иван, душа из тебя вон, но доведи группу. Я остаюсь здесь. — Обвел взглядом друзей, сказал Иораму Мтварадзе: — Останешься со мной.

Мтварадзе решительно, не сомневаясь в своей правоте, отрубил:

— С тобой группа, капитан. С тобой все, за чем ходили. Остаюсь я и… — повстречав взгляд Демьяна Каширина, закончил: — Со мной — вот он, Демьян, и Паша Иванец. Все, точка, капитан. Не медли! — И, как бы извиняясь за непозволительную резкость, выбирая из родного языка самые теплые слова, притронулся к Аронову: — Иди, Миша-джан, уводи людей, батоно.

Заняв каменное строение мельницы, Мтварадзе, Каширин и Иванец активным боем держали возле себя полицаев и немцев, давая возможность пятерым уйти как можно дальше.

Что стало с Иванцом, Кашириным, Мтварадзе, возможно, никто и никогда не узнает — ни в Харькове, ни в Камышлове, ни в Махарадзе, который Иорам по старинке называл Озургети. Во всяком случае, пятеро, продолжавшие продвигаться к фронту, были убеждены, что их друзья все сделали как надо. На самую последнюю минуту, для себя, разведчики всегда сберегают связку гранат.

Но какая подлая эта война. Удача отвернулась от разведчиков уже в конце рейда: до Немана, на правом берегу которого уже должны быть наши, оставалось каких-то тридцать — сорок километров.

В тех местах хуторам тесно, что семечкам в подсолнухе. Как ни стереглись, приметил кто-то. На засаду наскочили в полночь. Рукопашный бой был скоротечным и жесточайшим до безумия. Ребята показали, на что они способны, когда на одного — пятеро. И все же группа была выключена из дела. Погиб сибирский охотник Олег Самарин. Командир разведчиков, коммунист, бесприютный одессит в прошлом Михаил Аронов и цирковой борец из Омска лейтенант Сергей Ерастов были изувечены взрывами гранат. Свердловчанин Иван Малыгин, заместитель командира группы, вобрал в себя беспередышливую, на полрожка, автоматную очередь, и лишь могучий организм еще позволял ему жить. Только его земляк Вадим Пучков отделался сравнительно легко: пуля пробороздила лопатку по касательной. Но активность лейтенанта Пучкова как боевой единицы тоже оставалась крайне ограниченной — на его плечи легла забота о троих, получивших ранения.

Едва продираясь через непролазь ольшаника, Вадим Пучков оттащил младшего лейтенанта Самарина в глубь зарослей, укрыл собранным на ощупь сушняком. Больше ничего для него не мог сделать: жгучие мысли о трех, которые еще живы, торопили назад.

Они лежали все там же — под шатровой елью. Капитан Аронов неведомо как, какими силами, но сумел намотать бинт поверх маскировочного комбинезона на свой распоротый живот и теперь пытался как-то помочь другим двум товарищам, но у него ничего не получалось — мешали темнота и собственная слабость. Прикосновения, попытки вслепую отыскать раны на теле Ерастова и Малыгина приносили только мучения — и ребятам, и ему самому. Пучков опустился на колени рядом с Ароновым, вытолкнул из стянутого