нас и не сомневались, что нам можно верить.

Наблюдая эту трогательную сцену, я в который раз поразился своей невероятной удаче. Не зря я столько перенес за последние два года. Я все-таки стал частью этой замечательной волчьей семьи. И сейчас, когда совершенно дикие пушистые малыши пощипывали зубками мое лицо — человеческое лицо! — прося меня отрыгнуть для них пищу, я чувствовал себя свидетелем настоящего чуда.

Мне всегда очень нравилось, что волки так высоко ценят семью. Но только теперь мне удалось окончательно разобраться в сложных взаимоотношениях внутри стаи, в распределении ролей и обязанностей. Примерная схема имелась у меня в голове и раньше — я знал, что существует тот, кто наиболее силен и агрессивен, тот, кого все слушаются, и тот, кто всегда на страже. Какая роль в этой структуре отводилась сейчас мне, оставалось пока загадкой. Но похоже, моей задачей было играть с малышами и знакомить их с окружающим миром.

В перерывах между охотничьими рейдами волки и сами не прочь были поиграть со мной. Особенно их интересовала моя манера передвижения. Когда я бежал, они догоняли меня и пытались опрокинуть, кусая за ноги, будто изучали мои слабые и сильные стороны. Учитывая длительность их отлучек и скорость, которую они способны развивать, вполне возможно, что по пути им встречались фермы или ранчо, а то и населенные пункты. Мир людей так стремительно вторгался на их территорию, что вероятность контакта возрастала день ото дня. Естественно, им необходимо было выяснить, кто мы такие и чего от нас ждать.

Как-то раз, когда щенкам исполнилось по девять недель, их мать и старший волк отправились на охоту. Они отсутствовали дольше, чем обычно. Мы с молодым волком дежурили возле норы, а юная самка, вопреки обыкновению, бродила по гребню скалы, оглядывая окрестности, как заправский часовой.

Я чувствовал себя неважно. Погода стояла самая что ни на есть весенняя, и солнце грело вовсю. Я постоянно потел, и вдобавок на меня навалилась ужасная слабость. Кружилась голова, постоянно хотелось пить. Видимо, мой организм наконец взбунтовался против того образа жизни, который я вел последнее время. К счастью, река была рядом, в шестистах метрах внизу, и утолить жажду не составляло труда. Чуть ли не каждый час я бегал вверх-вниз по склону, к воде.

Наступил вечер. Опять пересохло горло. Я встал и двинулся к реке, но не успел пройти и нескольких шагов, как молодой волк налетел на меня и повалил на землю. Сил и веса ему было не занимать, так что я шлепнулся, как регбист, которого блокировали захватом три соперника одновременно, и остался лежать, не в состоянии ни дух перевести, ни даже пошевелиться. Это было что-то новенькое, он никогда раньше так себя не вел, но шутками тут и не пахло. Волк стоял надо мной, рыча и скалясь, его шерсть вздыбилась, а глаза сверкали. Уши он держал горизонтально, бетонным домиком, а хвост поднял кверху. Мне нечего было противопоставить ему, даже если бы я и не чувствовал себя так паршиво.

Продолжая смотреть так, будто собирается перегрызть мне горло, волк загнал меня в большое дупло, очевидно проделанное когда-то молнией в стволе толстенного дерева. Я стал пленником в тесной камере с обугленными стенками, а мой тюремщик продолжал нависать надо мной, угрожающе клацая зубами каждый раз, как я пытался двинуться. Я понимал, что эти зубы способны мгновенно раздробить любую кость в моем теле. Никогда прежде волки со мной так не обращались. Даже во время брачного сезона, когда они были чрезвычайно агрессивны и возбуждены, не случалось ничего подобного. Мне никогда и в голову не приходило, что он захочет убить меня. Но сейчас я по-настоящему испугался. Еще целых три четверти часа я провел в заключении.

Что в моем поведении могло так разозлить его? Я начал думать, что он, видимо, не собирается убивать меня прямо сейчас, а подождет остальных. Вся жизнь пронеслась у меня перед глазами. Я горько раскаивался и сокрушался. Как я мог быть таким ослом? Все, решительно все говорили мне, что моя затея — идти к диким волкам и жить с ними — это безумие. И вот — они оказались правы! Выходит, здешние волки отличаются от тех, что живут в неволе, больше, чем мне казалось, и, будучи якобы принят ими, я на самом деле всего лишь обманывал себя. Они могут терпеть присутствие человека какое-то время, но расправляются с ним, когда он становится им не нужен. С каждой минутой страх терзал меня все сильнее. Я никак не мог защитить себя. Вокруг на много миль раскинулся дикий лес. Я начал даже мысленно призывать альфа-волчицу — она, как предводительница стаи, могла бы спасти меня. Если я погибну, никто и никогда не найдет меня — ведь они даже не будут знать, где искать.

Однако с наступлением сумерек поведение волка изменилось. Агрессия исчезла так же внезапно, как и появилась. Он стал спокойным и уравновешенным, как обычно. Его взгляд выражал уже не злобу, а мягкость, но я не спешил снова довериться ему. Мне казалось — он хочет обмануть меня, внушив мне ложное чувство безопасности. Но вдруг он подошел и стал облизывать мое лицо и рот, будто принося свои извинения за то, что вспылил. Это уже не был тот волк, что хотел убить меня. Передо мной вновь стоял мой брат, которого я давно знал и любил.

Все еще дрожа от пережитого шока, я сделал попытку выбраться из дупла. Волк не препятствовал мне. Более того, он встал и сделал несколько шагов по направлению к реке — туда, куда я собирался пойти, когда он напал на меня. Потом притормозил и обернулся, на своем языке приглашая меня следовать за собой. Я так и сделал, а за мной увязались и волчата. Пройдя метров семьдесят, он остановился и пометил место. Я посмотрел вниз и остолбенел. Прямо перед нами, на земле, лежала огромная куча медвежьих экскрементов, такого размера и запаха, каких мне никогда не доводилось встречать. Вокруг я увидел глубокие следы и отметины на коре деревьев, несомненно, от когтей большущего гризли — его визитная карточка. Позже индейцы рассказали мне, что медведь, оставляя на земле знаки своего присутствия, сообщает о своих намерениях. И в данном случае знаки указывали на то, что он затеял охоту на хищника.

Внезапно все стало ясно. Волк вовсе не собирался убивать меня. Наоборот — не воспрепятствуй он мне три четверти часа назад, не миновать бы мне медвежьих когтей. Все его агрессивные действия были продиктованы стремлением не пустить меня на верную смерть и защитить логово с волчатами. Словом, он спас мне жизнь.

Прошло еще три недели. Как-то утром я умывался в реке и внезапно поймал в воде взгляд своего отражения. Кто этот человек? Я не видел себя много месяцев и не сразу сообразил, что худой, заросший дикарь со спутанными патлами, похожей на мочалку бородой и запавшими, темными глазами и есть я сам. Ничто в нем не напоминало дюжего молодца, который покинул Центр Леви Хольта два года назад. Я был потрясен до глубины души. Этот случай окончательно убедил меня, что пора возвращаться домой. Мое здоровье явно пошатнулось, я похудел килограммов на двадцать и долго в том же духе не протянул бы. Щенки чувствовали себя отлично и не нуждались в моей опеке, так что настало время позаботиться о себе, и как можно скорее. Перспектива помереть в этой глуши меня не прельщала.

Я покинул «стоянку» на рассвете. По моим расчетам, от заветного мешка меня отделяла примерно недельная пешая прогулка. Однако веселой ее никак нельзя было назвать. Я находился на грани полного истощения. Последнее, на что у меня хватало сил, — переставлять ноги. Я даже плакать не мог. Волки не пытались как-то остановить или удержать меня. Впрочем, откуда им было знать, что я не собираюсь возвращаться. Я только один разочек обернулся — посмотреть, не идут ли они за мной, — но нет, ничего такого. Они как раз были на полпути вверх, к норе. Новый день начинался для них и для щенят. Жизнь шла своим чередом, со мной или без меня.

Я прикарманил несколько кусочков мяса с последней кормежки и то и дело останавливался, чтобы подкрепиться. Шел я медленно. Когда сомневался насчет направления, ориентировался по течению реки; впрочем, большинство тропинок было мне знакомо. По ночам я крепко спал, слишком измученный, чтобы опасаться хищников. Кажется, я о них даже не вспоминал. Прошла и впрямь целая неделя, прежде чем я достиг нужного места. Мой старый рюкзак висел на ветке, там же, где я его оставил. Он порядком пострадал от непогоды и выглядел неважно — как и я сам. Я снял его и сел под деревом, ожидая, когда кто-нибудь придет за мной. И тут только я сумел заплакать, и плакал очень долго. Боль разлуки внезапно обрушилась