драк самцы поднимали уровень феромонов и адреналина в крови, чтобы стать более привлекательными для самки. А чем ожесточеннее были их стычки, тем выше оказывался этот уровень. В общем, они то и дело устраивали сражения, а потом срывали злость на низшем по рангу, которым, к несчастью, был я.
Мне пришлось туго. Ошалевшие от гормонов, волки теперь обходились со мной жестче, чем когда- либо. Под мышками, где мой комбинезон имел вентиляционные отверстия, они вырывали зубами целые куски, порой размером с десятипенсовую монету, — это адски больно. Перевозбужденные, кипящие от страсти, они рыли землю лапами, катались по ней и метили тут и там, навязчиво рекламируя волчице свои достоинства. А та, в свою очередь, всячески подавляла младшую самку.
Большинство ран и укусов, полученных мною, были довольно легкими. Если живешь в стае волков, привыкаешь к такому обращению. Но даже теперь они не использовали свои челюсти в полную силу и по- своему проявляли заботу обо мне, так же как и друг о друге. Они вылизывали мои раны, что, видимо, служило хорошей защитой от инфекций. Но укусы — это полбеды. Хуже, когда волки с налета вырубали меня ударом по голове или сбивали с ног. Падая, я мог хряпнуться о землю с такой силой, что отбивал почки и потом несколько дней мочился кровью.
А тут еще мой рацион начал вызывать некоторые сомнения. Очень долго мое меню состояло из сплошных протеинов плюс иногда немного орехов и ягод. В течение первого года такой диеты я чувствовал себя превосходно — лучше, чем когда-либо, но теперь, оказавшись лицом к лицу с этими пышущими тестостероном волками, я обнаружил, что мне не хватает запаса энергии, чтобы противостоять им.
Самцы не просто кусались и дрались. Они еще и постоянно пытались оседлать меня — впрочем, как и остальных членов стаи. Это было что-то новое — вообразите рычащего шестидесятикилограммового волка у вас на спине, сдавливающего вашу шею зубами и когтистыми передними лапами. В такие моменты я был совершенно беспомощен. Мне ничего не оставалось, как ждать, пока ему надоест и он соблаговолит слезть с меня. Иногда старший волк нападал на меня сзади, иногда сбоку или спереди и при этом постоянно рычал на младшего. Видимо, так он демонстрировал ему свое преимущественное право на спаривание. А если я пытался пошевелиться или как-то вывернуться, хватка только ужесточалась.
Брачные игры длились, с небольшими перерывами, две или три недели, и это было действительно тяжело — хуже, чем учения в спецназе. День и ночь я не мог прилечь, спал стоя, и это отнимало уйму энергии. Меня будто подменили — вместо того, чтобы наслаждаться миром и гармонией жизни среди волков, я ужасно злился на них за такое обращение. Стоило мне только двинуться с места, как снова волк был тут как тут — устраивался на мне сверху или награждал очередной серией укусов. Я чудовищно устал и пал духом. У меня не осталось никаких сил. Я просто дошел до ручки.
Словно почувствовав мое критическое состояние, стая внезапно исчезла на полторы недели. Для меня это стало спасительным облегчением. Я чуть не плакал от счастья. Казалось, еще немного — и они бы меня доконали. Я был совершенно раздавлен, душевно и физически. Куда уходили волки, так и осталось для меня тайной, но, судя по всему, там один из самцов, а возможно, и не один, соединился с главной волчицей. Это факт, потому что, пока они были здесь, на «стоянке», ничего такого точно не происходило. По возвращении их было не узнать. Словно кто-то открыл клапан и выпустил пар. Они были спокойны и расслаблены. Даже Тетушка Ворчунья была снисходительна — подошла и стала около меня без обычного своего рычанья и ворчанья, будто понимая, что в ближайшие месяцы ей понадобится присутствие и помощь всех членов семьи, без исключения. Я несказанно обрадовался таким переменам. Ведь начни они вновь вести себя так же, как неделю назад, мне волей-неволей пришлось бы их покинуть.
Жизнь вернулась в прежнюю колею. Теперь волки приносили с охоты очень много еды. Мне, как обычно, выдавали мою долю, а остальное прятали тут и там в разных тайниках — в основном на берегу реки. Грязь, знаете ли, прекрасный природный консервант. Я предположил, что они делают запасы в расчете на трудные времена, когда добывать пищу станет проблематично. Ведь альфа-волчица на последнем этапе беременности выйдет из строя, и они потеряют главного охотника. Еще одно нововведение: когда остальные уходили, молодой волк теперь иногда оставался со мной на склоне.
Период внутриутробного развития у волков длится шестьдесят три дня. К концу второго месяца не оставалось сомнений в том, что альфа-волчица беременна. Она стала медлительна и сонлива. Охотничьи вылазки значительно сократились. Живот Ворчуньи заметно округлился, и вообще она вся как-то раздалась. Примерно в то же время она принялась устраивать логово для щенков. Поднявшись метров на четыреста, к каменному уступу, где заканчивался лес, она выкопала нору под самой скалой, потратив на это целую неделю. Каждый раз, когда она спускалась, чтобы поесть и отдохнуть, ее лапы и шерсть были испачканы грязью. Меня одолевало любопытство: ужасно хотелось посмотреть на строительство. Но она, видимо, считала процесс слишком интимным и рычала на всякого, кто пытался пойти за ней наверх. Так что я даже пробовать не стал и вместо этого размышлял, какова будет моя роль в стае после рождения щенков. Волки не прогоняли меня — быть может, инстинкт им подсказывал, что человек-защитник весьма полезен в мире, где царит страх перед людьми?
И вот однажды волчица удалилась в нору и не показывалась оттуда полторы недели. Все остальные ждали, спокойные и умиротворенные. Самцы все время проводили на «стоянке». Только молодая волчица иногда отлучалась, но ненадолго — не более чем на сутки. Порой она приносила с собой немножко еды, но не каждый раз. Если отцы и волновались, то это никак не сказывалось на их поведении. Ясно было одно — каждый понимал, что сейчас происходит в норе.
Когда волчица наконец вышла из норы, очень тощая и явно кормящая, ее было не узнать. С какой радостью она заигрывала с волками, и даже с молодой самкой! Ее словно подменили. Она бегала от одного к другому, покусывая наши рты в поисках пищи. Потом спустилась к реке, выкопала два или три куска мяса и с жадностью набросилась на еду. И только тут волчица-мать проявила свой прежний нрав: когда старший волк подошел слишком близко, она с рычанием прогнала его. Не прошло и часа, как она снова взбежала вверх по склону и скрылась в норе.
Неизвестно, скольким щенкам она дала жизнь и сколько из них уцелело. Судя по виду волчицы, она кормила их молоком, но могла ведь и раздавить кого-то за эти дни или отвергнуть. Точно мы все узнали лишь спустя пять недель. А до тех пор наша жизнь шла своим чередом. Самцы по-прежнему не покидали «стоянки», а юная волчица иногда охотилась. Без особого успеха — но то, что она приносила, мы честно делили между собой. Кормящая мать лишь изредка выходила из норы, ела, пила из реки и тут же возвращалась обратно. По истечении пяти недель она появилась, с ужасно деловым видом, рыча и огрызаясь на каждого. Наша Ворчунья снова стала прежней. Она отправилась в лес, взяв с собой старшего волка и волчицу, а мы с молодым самцом остались сторожить нору. Целый день они отсутствовали, а к вечеру вернулись с набитыми животами, и каждый нес с собой по большому куску мяса. Судя по всему, ребята завалили крупного оленя. Волчица прежде всего поспешила накормить своих деток, и в этот момент мы все окончательно уверились, что ее беременность не была фантомной. Мать поднялась наверх и позвала их, и мы услышали, как они пищат, первый раз в жизни выбираясь из норы на мягкий вечерний свет. Мы не видели, что там происходит, но, судя по звукам, щенков было больше одного. Волчица разжевала и отрыгнула для них пищу, затем они все отправились спать в нору. Все остальные в это время наслаждались сытным ужином — впервые за несколько недель. Я был чертовски голоден, и еда казалась мне необычайно вкусной.
Еще примерно неделю волчица-мать охотилась каждый день, а однажды подошла к старшему волку и заставила его отрыгнуть пищу, покусывая за губы. Потом они оба поднялись наверх, и снизу мы услышали, как пищат волчата. Покормив их, волк спустился к нам, а мать со щенками остались в норе. Теперь он кормил их по утрам и вечерам, пока в одно волшебное утро мы не увидели, как волчица спускается с горы, а по пятам за ней катятся два маленьких черных комочка.
Волки тут же пришли в необычайное волнение. Они карабкались друг на друга, стремясь протиснуться ближе к щенкам, тыкались в них мордами, обнюхивали и всячески изучали, но малышей это нисколько не тревожило. Наоборот, волчата падали и переворачивались, показывая свои пушистые светлые животики — этому их научила мать в норе, — а потом снова, вывернувшись, становились на лапки и шли искать еду. Они даже меня не пугались, хотя я совершенно не походил на их родителей, и через пару минут уже вовсю покусывали мои губы своими крохотными, острыми как иголки зубками. Их обучение началось в норе, под землей, пока они еще были слепыми. Они знали, кому можно доверять и как следует приветствовать старших. Мать заранее познакомила их со мной, как и с остальными членами стаи. Каждый раз, выходя на поверхность, она терлась о нас, чтобы принести наши запахи с собой в нору. Так что щенки уже знали всех
