хозяева, в отличие от меня, не так терпеливы. Он всего лишь мужчина, какими бы звонкими титулами его ни называли. — Сама так часто хвасталась ему, что с легкостью заполучит любого мужчину, какого пожелает, и заставит его делать то, что ей угодно. И вот какой правдой обернулось ее бахвальство. Незачем было красть драгоценности — Кадир купил бы ей все, чего бы она ни захотела. Он и покупал ей гораздо более дорогие подарки, чем мог себе позволить. — Не каждую же секунду следят за ним эти проклятые Девы, а как только ты окажешься у него под боком, он не даст тебя в обиду. — Достаточно лишь попробовать такой лакомый кусочек. — Я верю в тебя и ничуть не сомневаюсь в твоих способностях.
— Нет. — Пожалуй, сейчас ее ответ прозвучал еще короче.
В раздражении Кадир скручивал платок в жгут и снова разматывал.
— Изендре, слово «нет» наши господа слышать не любят. — Кадир имел в виду их повелителей из числа Приспешников Темного, а никоим образом не каких-то там лордов или леди: конюх мог приказывать благородной леди, а нищий бродяга — городскому судье. Но подобные приказы исполнялись не менее точно и послушно, чем повеления какой-нибудь титулованной особы, обычно даже с большим рвением. — И нашей госпоже такой ответ тоже не понравится.
Изендре била дрожь. Рассказу Кадира о Ланфир она не поверила, пока тот не продемонстрировал ей ожоги на груди. После чего одно лишь упоминание о Ланфир в корне подавляло всякое сопротивление со стороны Изендре. На этот раз она залилась слезами.
— Я не могу, Хаднан. Когда мы сегодня остановились, я думала, что в городке у меня получится лучше, чем в палатках, но они поймали меня раньше, чем я к нему и на десять шагов подобралась. — Она откинула капюшон, и Кадир от удивления даже рот раскрыл, когда лунный свет заиграл на ее наголо обритой голове. Даже бровей не было. — Они обрили меня, Хаднан. Аделин, Энайла, Джолиен. Держали меня и сбривали каждый волосок, Хаднан. И еще отхлестали крапивой! — Она закачалась, словно молодое деревце под сильным ветром, всхлипывая и бормоча трясущимися губами: — У меня все чешется, от плеч до колен. И жжет так, что я и чесаться не могу! Они сказали, что заставят меня на себе крапиву
Ошеломленный, он смотрел на нее. У Изендре были такие роскошные темные волосы. Однако она все равно оставалась красивой; голова, лишенная волос, будто гладкое яйцо, только придавала Изендре какой- то экзотический облик. Слезы и обвисшие щеки лишь самую чуточку портили ее красоту. Если б она сумела хоть на одну ночь оказаться в постели ал'Тора... Нет, этого не будет. Девы сломили ее. Кадиру и самому доводилось ломать волю людей, и он хорошо знал эти признаки. Желание избежать большего наказания стало готовностью подчиняться приказу. Разум никогда не признает, что из страха бежит от чего-то, поэтому очень скоро Изендре убедит себя, будто искренне желает подчиняться, в самом деле не хочет ничего другого, кроме как угодить Девам.
— А при чем тут Авиенда? — пробормотал Кадир. Когда же Изендре ощутит желание признаться во всех своих грехах?
— Ал'Тор спит с ней с самого Руидина! Ясно тебе, дурень? Она каждую ночь с ним проводит. Девы считают, что она выйдет за него замуж. — Даже сквозь ее всхлипы ухо Кадира уловило обиду и ярость. Ей не понравилось, что другая добилась успеха там, где она сплоховала. Несомненно потому-то раньше Изендре ничего ему и не рассказывала.
Несмотря на свирепый блеск глаз, Авиенда была красива и, не в пример большинству Дев, полногруда, однако он поставил бы не на нее, а на Изендре, если бы только... Лунный свет, вливавшийся в окна, падал на Изендре — та стояла с поникшими плечами, дрожа с головы до пят, взахлеб всхлипывая, слезы катились по ее щекам — у нее не нашлось сил даже их утереть. Стоит Авиенде нахмуриться, и она в ноги ей повалится!
— Ну ладно, ладно, — мягко сказал Кадир. — Не можешь, значит, не можешь. У тебя есть шансы выудить что-нибудь из Натаэля. Знаю, у тебя получится. — Встав, купец взял женщину за плечи, легонько разворачивая лицом к двери.
От прикосновения Изендре вздрогнула, отшатнулась, но к двери повернулась.
— Натаэль на меня и глядеть-то теперь не захочет, — раздраженно произнесла она, икая и всхлипывая. В любой миг Изендре готова была вновь разрыдаться, но ласковый тон Кадира, кажется, немного успокоил ее. — Хаднан, я вся красная. Красная, будто целый день голой на солнце пролежала. И мои волосы... Пройдет вечность, пока они отрастут хо...
Изендре шагнула к двери, взор ее упал на ручку двери, и в тот же миг Кадир скрутил платок в жгут и захлестнул его вокруг шеи женщины. Он старался не слышать режущие слух хрипы, отчаянное шарканье ног по полу. Ее ногти впились в его руки точно когти, но он смотрел прямо перед собой. Даже с открытыми глазами Кадир видел Теодору — так бывало всегда, когда он убивал женщину. Кадир любил сестру, но она узнала, кем он был, и молчать не стала бы. Изендре яростно замолотила пятками, но через некоторое время — Кадиру эти минуты показались вечностью — движения ее замедлились, стали судорожнее, и наконец она затихла и мертвой тяжестью повисла у него на руках. Кадир туго стянул концы скрученного в жгут платка и держал так, считая до шестидесяти, затем выпустил тело из удавки. Еще немного, и Изендре призналась бы во всем. Призналась, что была Другом Темного. И выдала бы его, сама пальцем бы на него указала.
Пошарив на ощупь в рундуках, Кадир вытащил мясницкий нож. Избавиться от тела непросто, но, к счастью, от мертвой крови будет немного, а эту малость впитает черное одеяние. Может, он отыщет женщину, подсунувшую ему под дверь записку. Если она окажется не очень хороша собой, то наверняка у нее есть подруги, тоже Приспешницы Темного. Натаэлю, скорей всего, глубоко наплевать, если к нему станет ходить айилка. Сам Кадир, говоря откровенно, скорей согласился бы с гадюкой ложе разделить, чем с айилкой, — змея, пожалуй, менее опасна. К тому же против Авиенды шансы у айилки могут быть повыше, чем у Изендре. Стоя на коленях и орудуя ножом, Кадир тихонько напевал себе под нос колыбельную, которой научила его Теодора.
Глава 30
ПАРИ
Легкий ночной ветерок лениво пробежал через маленький городок Эйанрод и стих. Ранд сидел на каменном парапете широкого низкого моста в центре городка. Он счел бы ветерок жарким, однако после горнила Пустыни его вряд ли можно назвать таким. Скорее теплым для ночной поры, но не настолько, чтобы Ранд расстегнул красную куртку. Речка под мостом и в лучшие-то времена не была широкой, а теперь и вовсе уменьшилась до половины своей обычной ширины, однако Ранд с удовольствием наблюдал, как поток неспешно несет воду на север, как на темной мерцающей глади играют отбрасываемые бегущими по небу облаками лунные тени. Вообще-то именно поэтому он сидел тут ночью: чтобы полюбоваться немного бегущим потоком. Своих малых стражей он уже выставил, окружив ими айильский лагерь, который, в свою очередь, сам кольцом опоясал городок. А мимо выставленных айильцами дозорных не пролетит незамеченным и воробей. Вполне можно потратить часок, наслаждаясь созерцанием реки, а потом Ранд, успокоенный ее течением, вернется к своим делам.
Наверняка эта ночь лучше той, когда ему пришлось приказать Морейн уйти — иначе он не смог бы позаниматься с Асмодианом. Она даже принесла ему ужин и, пока он ел, все говорила и говорила, словно хотела втиснуть ему в голову все, что знала сама, словно желала успеть рассказать ему обо всем до того, как они достигнут столицы Кайриэна. Он не выдержал бы ее мольбы — она и в самом деле умоляла его разрешить ей остаться! — так случилось предыдущей ночью. Для такой женщины, как Морейн, подобное поведение столь неестественно, что он согласился, просто чтобы прекратить ее упрашивания. Очень может быть, поэтому-то Морейн так и поступила. Куда лучше провести час, слушая тихое мелодичное журчание реки. Если Ранду улыбнется удача, Морейн махнет рукой на свои наставления и не станет сегодня приставать к нему.
Воду под мостом и траву на обоих берегах разделяли полосы высохшей и потрескавшейся глины в восемь-десять шагов шириной. Ранд вгляделся в облака, набегавшие на луну. Из этих облаков можно
