и он останется у меня вместо собачонки до тех пор, пока не надоест. Даю тебе в том огирскую клятву. Он ведь и впрямь недурен. Такие плечи, ручищи, не говоря уж о глазах. Малость неотесанный, конечно, но думаю, это можно исправить. Мои придворные научат его одеваться и посоветуют сбрить эту дурацкую бороду. Куда бы он ни отправился, я найду его и заполучу. Ну а когда он мне наскучит, можешь забрать его себе. Если, конечно, ты к тому времени еще будешь его интересовать.

Фэйли удалось наконец набрать в легкие воздуха; поднявшись на ноги, она выхватила второй нож.

— Сейчас я сдеру с тебя то, что ты считаешь одеждой, отволоку к нему и заставлю в его присутствии признаться в своем бесстыдстве!

Выкрикивая эти слова, Фэйли думала: О Свет! Что же я делаю, ведь я и впрямь говорю и веду себя как последняя деревенщина! Хуже всего было то, что она действительно собиралась претворить свою угрозу в жизнь.

Берелейн сложила ладони веером, приготовившись отразить нападение. Судя по всему, она намеревалась драться голыми руками, а не отобранным у Фэйли ножом. Осторожно, мягко ступая, на цыпочках Фэйли скользнула ей навстречу.

И в этот момент между девушками неожиданно вырос Руарк и вырвал у обеих ножи — те и опомниться не успели.

— Вам что, мало той крови, что пролилась сегодня вечером? — сурово промолвил он. — Вот уж от кого я не ждал драки, так это от вас.

Фэйли оторопела, но только на миг. Развернувшись всем корпусом, она нанесла удар кулаком, метя Руарку под ребра. Такой удар сбил бы с ног и самого сильного мужчину. Однако айилец, даже не взглянув в ее сторону, перехватил руку Фэйли и, вывернув, прижал к ее же бедру. Неожиданно для себя Фэйли обнаружила, что не в силах пошевелиться. Оставалось лишь надеяться, что Руарк не вывернул ей руку из сустава. Как будто ничего не случилось, айилец обратился к Берелейн:

— Сейчас ты отправишься в свои покои и не высунешь оттуда носа, покуда солнце не поднимется над горизонтом. А я прослежу, чтобы тебе не приносили никакой снеди. Авось, малость поголодав, ты смекнешь, что сейчас не время и не место для свар.

Берелейн гордо подняла голову:

— Я — Первенствующая в Майене. Ты не смеешь говорить со мной таким тоном.

— Отправляйся в свои покои. И сейчас же, — спокойно повторил Руарк.

Фэйли тем временем решила, что, пожалуй, сумеет ударить его ногой, но видимо, даже мысль об этом заставила ее слегка напрячься, что не укрылось от Руарка. Он чуть-чуть повернул ей запястье, и девушке пришлось привстать на цыпочки.

Айилец между тем продолжал говорить с Берелейн:

— А если откажешься, придется повторить наш предыдущий разговор. Прямо здесь. Берелейн то краснела, то бледнела.

— Ладно, — проговорила она наконец дрожащими губами, — если ты настаиваешь, я, возможно…

— Не собираюсь с тобой спорить, — отрезал Руарк, — считаю до трех — и чтоб я тебя больше не видел, не то… Раз…

Охнув, Берелейн подхватила юбку и пустилась наутек. Но даже удирая, она ухитрялась покачивать бедрами.

Фэйли с изумлением воззрилась ей вслед. Такое зрелище стоило вывернутой руки. Руарк тоже следил за Первенствующей. На губах его играла легкая усмешка.

— Ты что, собираешься держать меня здесь всю ночь? — спросила Фэйли.

Руарк отпустил ее руку, а оба отобранных ножа заткнул себе за пояс.

— Это мои ножи! — запротестовала девушка.

— Я забираю их у тебя в наказание, — пояснил айилец. — Берелейн придется сидеть взаперти, как нашкодившей девчонке, а ты лишишься ножей. Считай, что легко отделалась, я ведь знаю, что у тебя и другие есть. А будешь спорить, я и те заберу. Пока я здесь, никаких драк в Твердыне не будет.

Фэйли возмущенно уставилась на него, но промолчала. Она поняла, что Руарк слов на ветер не бросает. Остаться вовсе без ножей ей не хотелось — они были сделаны настоящим мастером, специально для нее, как раз по руке.

— А что ты имел в виду, когда напомнил ей о предыдущем разговоре? — спросила Фэйли. — То-то я удивилась, когда она припустила во всю прыть.

— Это касается только ее и меня. А тебе я вот что скажу: не задирай ее больше. Сдается мне, не она затеяла эту стычку. Она, знаешь ли, не носит ножей. А вздумаете драться — обе отправитесь вывозить отбросы. Здесь, в Тире, кое-какие задиры вздумали было не считаться с моим запретом на поединки, но запах нечистот живо их образумил. Надеюсь, тебя не придется учить уму-разуму таким же образом.

Фэйли дождалась его ухода и лишь тогда ощупала ноющее плечо. Руарк напомнил ей отца. Тот, конечно, не выворачивал ей руки, но, как и Руарк, не давал спуску задирам и забиякам, независимо от их положения. И никому не удавалось застать его врасплох. Может, стоит подначить Берелейн на новую ссору — ради того, чтобы посмотреть, как Первенствующая в Майене, обливаясь потом, катит тачку с отбросами. Но Руарк обещал, что такое развлечение достанется обеим. И похоже, не передумает, ее отец тоже всегда держал свое слово.

А вот Берелейн… Что-то из сказанного ею тревожило Фэйли. Опуская клятва. Так говорили, когда хотели подчеркнуть нерушимость данного обещания. Огир никогда не нарушали своих обетов. Огир- клятвопреступник звучало бы так же нелепо, как отважный трус и мудрый глупец.

— Так ты задумала отобрать его у меня, курица безмозглая, — произнесла Фэйли вслух, — да к тому времени, когда ты увидишь его снова, если вообще увидишь, он станет моим навсегда. — Посмеиваясь и время от времени потирая плечо, Фэйли направилась к себе. На душе у нее полегчало.

Высоко подняв стеклянную масляную лампу, Мэт всматривался в глубь коридора, проложенного в недрах Твердыни. Я обещал, что не сунусь туда, пока от этого не будет зависеть моя жизнь, твердил он себе. Но сожги меня Свет, если этот час не настал! Чтобы прогнать сомнения, Мэт поспешил вперед мимо полусгнивших, болтающихся на проржавевших петлях дверей. Пол, как видно, подмели совсем недавно, но в воздухе стоял застарелый запах пыли и плесени. Что-то зашуршало в темноте, и Мэт выхватил нож, прежде чем сообразил, что это просто крыса. Та моментально скрылась — видать, знала здесь все ходы и выходы.

— Указала бы ты выход мне, — прошептал он вдогонку крысе, — я бы пошел за тобой. — И чего это я шепчу, подумал Мэт, здесь же ни души. Но само подземелье казалось созданным для тишины. Юноша словно чувствовал над головой гнетущую тяжесть Твердыни.

Последняя дверь — так говорила Эгвейн. Эта дверь тоже висела наперекосяк. Мэт пнул ее, и от удара она развалилась на части. Перед ним предстал темный подвал, загроможденный всевозможной рухлядью. В тусклом свете лампы вырисовывались неясные очертания сундуков и бочек, сложенных штабелями у стен или грудами высившихся посреди подвала. Все это было покрыто густым слоем пыли. Надо же, и это они называют Великим Хранилищем! Да у любого захудалого хуторянина в погребе больше порядка! Странно, что Эгвейн с Найнив не прибрались здесь, когда спускались в подземелье в прошлый раз. Женщин, как известно, хлебом не корми, а дай навести порядок, особенно там, где это вовсе не требуется. Кое-где в пыли виднелись следы, в том числе и от мужских сапог. Найнив и Эгвейн наверняка привели с собой слуг, чтобы те ворочали для них тяжести. Найнив вообще любила заставлять мужчин работать — вид праздного мужчины вызывал у нее раздражение.

Разглядывая кучу хлама, Мэт обнаружил что искал. Высокую дверную раму из краснокамня. В колеблющемся свете лампы она выглядела как-то странно. Мэт подошел поближе и вгляделся — и впрямь чудная дверь. Вроде как перекошенная. Глаз подмечал, что углы соединены неверно.