морщин на нежных щеках ее не было. Странным казалось измятое и пропыленное платье женщины, шитое из темно-голубого шелка, а из прически Морейн, обычно причудливо уложенной, выбивались пряди волос. Лицо Айз Седай украшало пятно грязи.

Перрин смутился и опустил голову. Из всех в лагере лишь Морейн и Лан знали о тайне Перрина, и ему совсем не по душе было понимающее выражение ее лица, когда она глядела ему в глаза. В его желтые глаза. Когда-нибудь, быть может, он бы спросил ее, собравшись с духом: а что уж такое важное вы изволите знать обо мне, леди? Любая из Айз Седай должна знать куда больше сельского юноши. Но не время сейчас для любопытства! А что, если час для расспросов так и не грянет?

— Ранд не хотел... То есть он не бури добивался... Все как-то так вышло, само случилось...

— Само случилось, — повторила Морейн свинцовым голоском, вскинула голову и вновь скрылась в своем дворце-скиту. Чуть громче захлопнув за собой дверь, чем закрывала ее обычно.

Перрин перевел дух и поспешил вниз, где на кострах уже кашеварили солдаты. Про себя отметив, что уж завтра-то с самого утра, если не нынче же вечером, Ранд снова поцапается с Айз Седай.

По склонам горной чаши лежало с полдюжины древесных стволов, с корнем вырванных из земных глубин недавней напастью. Колея щебня, перемешанного с рытой почвой, тянулась к берегу ручья, где теперь разлегся валунище, скатившийся по краю холма. На другом берегу потока одна из хижин от подземных толчков развалилась, и сейчас вокруг нее собрались шайнарцы, пытаясь восстановить жилище. Среди них Перрин заприметил Лойала. Огир шутя вздымал себе на плечо бревнышко, нести которое по силам было лишь четверым шайнарцам. Уно ругался так, что рев его оглушал всех в долине.

Мин, чем-то расстроенная и недовольная, стоя у очага, помешивала ложкой в котле. На щеке у нее алела ссадина, по воздуху плыл едва уловимый ароматец подгорелого мяса.

— Ненавижу всякую готовку! — объявила девушка, брезгливо заглянув в котел. — И не кати на меня бочку, если еда не придется тебе по вкусу! Этой выходкой Ранд выплеснул из моего котла добрую половину варева! И вообще, кто дал ему право швырять нас всех из стороны в сторону, точно мы мешки из-под риса? — Она тронула себя пониже талии и поморщилась от боли. — Пусть он только попадется мне в руки! Так залеплю — век не забудет! — Мин взмахнула деревянной поварешкой у Перрина перед носом, как будто уже тренируясь перед главной битвой с Рандом.

— Пострадал кто-нибудь? — спросил он ворчливо.

— Попробуй-ка сосчитать все наши ссадины да синяки! — Мин усмехнулась. — Сначала-то все растерялись, как дети, когда нас разбросало кого куда. А потом, когда узрели, что на нору Ранда воззрилась наша дорогая Морейн, сразу ясно стало: его баловство, чье же еще! Если уж Дракону приспичило сбросить нам прямо на голову вершину скалы, значит, у него есть достойные причины для этого, ибо он не кто попало, а самый что ни на есть Дракон. Ему можно и шкуры с них посдирать, и приказать им на собственных косточках лихо отплясывать — они Дракону только в пояс поклонятся и заплачут от радости, а не от боли. Да здравствует Дракон! — она хмыкнула и брякнула по котлу ложкой.

Перрин же взглянул туда, где стояла избушка Морейн. Если бы что-то случилось с Леей, если бы она погибла, Айз Седай не смогла бы вернуться в дом горя так запросто. Помпезная хижина правительницы оставалась окутанной чувством ожидания. Как ни крути, а такой беды не было!

— А может, уйти тебе отсюда, Мин? С утра и пустилась бы своим путем. Я дам тебе немного серебра, а Морейн поможет пересечь горный перевал вместе с караваном купцов из Гэалдана. И опомниться не успеешь, как уже возвратишься в Байрлон!..

Она взглянула на Перрина столь презрительно, что ему пришлось призадуматься, не хватил ли он через край.

— Ты очень любезен, Перрин. Я не уйду.

— А мне казалось, ты только об этом и мечтаешь! Тебе ведь в тягость все, что творится здесь, Мин!

— Я знала когда-то одну старую женщину, в Иллиане она родилась, — отвечала Мин неторопливо. — Лишь достигла она девичьей поры, мать выдала ее замуж за неизвестного, впервые встреченного мужчину. Живет еще в Иллиане суровый обычай старины. Так вот, бедная старушка рассказывала, что первые пять лет она на своего нежданного супруга ярилась, а следующие пять годков все мечтала сделать его судьбу несчастливой, да так, чтобы ему и в голову не пришло обвинять в горестях собственную жену. А в последние годы своей семейной жизни она лишь твердила день за днем, что любит и любила всю жизнь мужа своего без памяти.

— Но чем же ее история связана с нашей?

Взгляд Мин бестрепетно сообщил Перрину, что он просто и не пытался понять смысл ее рассказа. Но голос ее стал мягче:

— А тем она схожа с нашей, что и для нее судьба избрала не тот подвиг, которого мы вечно ждем, а иной. Но почему нужно думать, что судьба ошиблась, обидела нас, обманула? Пусть даже сам ты не выбрал бы столь мучительный путь ни в нынешнем веке, ни через тысячу лет. «Десять лет любви стоят дороже, чем долгие годы раскаяния!» — вот как сказала та женщина.

— Уж это мне вовсе не ясно! — Перрин так и вспыхнул. — Ты ни в коем случае не должна оставаться здесь, если это против твоей воли!

Мин повесила ложку на высокую деревянную рогатку, воткнутую в землю у очага, затем, к удивлению Перрина, поднялась на цыпочки лишь для того, чтобы поцеловать воина в щеку.

— Ты милый, чудный человек, Перрин Айбара! Даже когда совершенно меня не понимаешь!

В растерянности Перрин вновь взглянул ей в глаза. Жаль, не поймешь, в своем ли уме Ранд. Или лучше бы Мэта сюда. С девушками Перрин чувствовал себя так, будто земля под ногами колеблется, а Ранд, видно, знает, как с ними держаться. Да и Мэт в сем щекотливом деле дока. Дома, в Эмондовом Луге, многие девицы потешались над Мэтом и уверяли, что никогда он не станет взрослым, но при этом поладить с ними дружески по силам было ему одному, Мэту.

— А ты-то сам, Перрин? Неужели тебя никогда не тянет обратно, в родные места?

— Все время тянет, — ответил он пылко. — Но я... Я не уверен, что смогу, сумею... Во всяком случае, если и уходить — то не сегодня! — Он взглянул в ту сторону, где таилась укромная долина Ранда. Мы с тобой связаны накрепко, верно, Ранд? — А может, и никогда я не уйду.

Он тут же подумал, что слова его прозвучали слишком тихо, что Мин не услышала их, но взгляд ее был исполнен сочувствия к Перрину. Сочувствия и согласия с ним.

Слух его внезапно уловил едва доносившиеся шаги, воин обернулся и увидел обитель Морейн. Сквозь сгущающуюся тьму продирались двое. Первый силуэт принадлежал женщине, стройной и грациозной, деликатно выступала она по рытвинам склона. Мужчина же, который следовал за ней, возвышаясь плечами и головой над спутницей, повернул туда, где трудились шайнарцы. Сей муж был едва виден во мраке наступающей ночи, дальнозоркий Перрин и тот едва улавливал очертания рук и ног незнакомца, то исчезавших вроде бы напрочь, то зарождавшихся исподволь в темноте, в порывах ночного ветра. Плечистую фигуру Лана делал еще шире меняющий цвета, сливающийся с фоном плащ Стража, в чем сомнений не было, как и в том, что дамой была Морейн.

На порядочном расстоянии вслед за этими двумя проскользнула меж древесных стволов третья тень, уже почти незаметная.

Это Ранд, решил Перрин, возвращается в свою крепость из бревнышек. Вот уже вторые сутки бедняга не может подкрепиться нормально, не в состоянии есть при свидетелях.

— Похоже, у тебя глаза и на затылке тоже, — проговорила, нахмурившись, Мин, заметив приближение дамы. — Да еще и самые чуткие на свете уши. Что, Морейн идет, да?

Я неосторожен. Перрин успел привыкнуть к тому, что шайнарцы осведомлены о его зорких глазах — при свете дня, правда, они не знали о том, что и ночью он видит не хуже. Верно, поэтому Перрин уже стал кое-что упускать. Меня погубит, вероятно, неосмотрительность.

— Как себя чувствует женщина из Туата'ан? Здорова?

Вопрос Мин произносила все громче, по мере того как женщина подступала к огню.