Он, Крис Оливер, уже принял ответные меры. Кларе незачем отчаиваться, в их распоряжении есть еще немало средств защиты.
Это известие вызвало у Клары только легкую и неожиданную горечь. Разлука с Антуаном была гораздо хуже тюремного заключения. Но вскоре до нее дошел весь смысл того, что ее ждет в будущем. Когда приехал адвокат, утешить Клару ему было нечем, но все же он долго пробыл у прекрасной миссис Крей, стараясь успокоить ее.
В самолете Тим выпил пару бокалов бурбона, размышляя, стоит ли и впредь отдавать ему предпочтение: после ботанических загадок скотча бурбон казался освежающим и незатейливым, как эликсир для полоскания рта.
– Но почему он называется бурбоном? – спросил он вслух. Слово «бурбон» вдруг показалось ему слишком французским. Оно усилило нежелание Тима возвращаться во Францию. Ему, человеку, недолюбливающему поэзию, неожиданно вспомнился отрывок из стиха одного поэта-битника, подвизавшегося в барах Орегона: «Эта коротко стриженная радость и грубость, Америка, твоя глупость. Я мог бы снова полюбить тебя».
Наверное, все-таки в душе он американец. А может, все дело в том, что ждет его во Франции, в желании сбежать, которое, как ему рассказывали, охватывает каждого мужчину накануне свадьбы? Он с неохотой думал о будущем, о неизбежности свадебной церемонии, о суматохе последующих нескольких дней, которую придется пережить.
Но самое главное – ему почему-то понравилось в Орегоне. Он все еще был поглощен тамошними проблемами, которые, строго говоря, его не касались, все время думал о миссис Холли, о малышке Тамми или как там ее зовут, о бедняге Кристал, других отчаявшихся людях, о холоде и нищете. Тим понимал, почему Крей так увлекся всем этим, почему ему вдруг захотелось снять фильм об этих людях.
А еще Тим думал о Кларе, о ее поразительной красоте и загадочности, о том, как она дрожала, чудом спасшись от охотников. Внешне такая невозмутимая, внутри она была охвачена паникой, но маскировала чувства прелестной улыбкой – улыбкой герцогини. Наверное, она сводила с ума Крея, как герцогиня герцога, тем, как бездумно дарила свои улыбки. Напрасно он, Тим, задумался о Кларе. Он взглянул на Анну-Софи: розовощекая, светловолосая, как голландка или девушка с полотен Буше, она вдруг показалась ему марионеткой, очаровательной, но бездушной.
Надо ли жениться, если сомневаешься в правильности выбора? Но сказать по правде, Тим ни в чем не сомневался. Он любил Анну-Софи. Свое смятение он приписал нервам и шоку от знакомства с европейской культурой.
Анна-Софи устроилась с американскими журналами «Вог», «Дом и сад» и «Новобрачная» в самой глубине тесного салона самолета. Все пристегнули ремни, самолет начал набирать скорость. Он вдруг стал казаться ей совсем крошечным, как моделька из бальсового дерева, слишком хрупким, чтобы перелететь через полюс и океан. Почему-то Анну-Софи не покидало чувство, что во Францию она не вернется никогда. Ветер собьет их с курса, они разобьются, религиозные фанатики подложили в самолет бомбу за то, что месье Крей решил снять о них фильм. Но на самом деле Серж задумал воспеть этих людей – такое восхищение вызвало у него все, что показала ему Делия во время поездки, которую сам Крей называл «экспедицией».
– Скоро Делия опять приедет к нам, я договорился с ее матерью. Искривленные бедра лучше всего сейчас оперируют в Англии, восстанавливая кость. Ее реконструируют из измельченной костной ткани, как древесно-стружечную плиту, – сказал Крей. (Уж не роман ли у них, подумала Анна-Софи.)
Она так и не выйдет замуж. Трагическая гибель жениха и невесты накануне свадьбы, буквально за день до нее, люди, собравшиеся в церкви Валь-Сен-Реми, панихида вместо брачной церемонии, раздражение Эстеллы оттого, что все случилось так некстати… Анна-Софи понимала, что все это глупости, но, думая, что она так далеко от Франции, в ненадежном самолете, в кругу чужих людей, никак не могла обуздать нарастающую панику. Даже Тим, человек, с которым она была близка, теперь казался ей бесчувственным, неприветливым незнакомцем.
Крей подробно рассказал спутникам о поездке вместе с Делией в ущелье, к реке Колумбия, где в лагере они разыскали Сью-Энн. В сороковые годы это место было чем-то вроде маленького курорта, о чем напоминал ветхий причал.
– По-моему, даже Делия перепугалась, – рассказывал Крей с нескрываемым удовольствием. – Эти люди вооружены. Там живет десять или одиннадцать семей, они задумали уехать в восточный Орегон и купить там землю. Сью-Энн? На ненормальную она ничуть не похожа. Эти люди производят впечатление бедняков, только и всего, – малообеспеченных людей, пристрастившихся к скверным телепередачам и полуфабрикатам. Но у них есть ружья, большие, заряженные. К тому же они убеждены, что против них ополчились силы истории, принявшие обличье их соседей, полицейских, федерального правительства. Они постоянно приводят в пример «ветвь Давидову», «ткачей» – удивительные названия! Помните «Ткачей», группу шестидесятых годов? «Правь к берегу, Джошуа». Тим, вы не помните их, вы слишком молоды. А вы, Шедбурн?
– Конечно! Американская группа. Только, кажется, не Джошуа, а Майкл, – неуверенно отозвался Шедбурн.
– «Правь к берегу, Майкл», – подхватил Крей.
Шедбурн, нумеруя и помечая этикетками кассеты с фотопленкой, засовывая их в зеленый полотняный мешок, продолжал расспрашивать Крея о поездке в лагерь миллениалистов.
– Нам нужна героиня вроде Делии, – твердил Крей. – Утонченная, но пассивная натура. Ее принцип – «поживем – увидим». От ее лица будет вестись повествование.
– Мне нужны крупные планы оружейного магазина в Лейк-Гроув, – отозвался Шедбурн. – Со всеми этими флагами.
Анна-Софи вспомнила о месье Будербе и задумалась о жестокости судьбы. Кто-то кого-то грабит и убивает на Блошином рынке. Кто-то попадает в авиакатастрофу. Кто-то выходит замуж за одного человека, а не за другого. Но оргазм – всегда оргазм, с тем мужчиной или с другим. Яйцеклетку оплодотворяет только один сперматозоид, Франции нужны французы. Все это угнетает и печалит, все предопределено заранее, но зачем? Есть ли у человека выбор или он должен просто принимать правила игры?
Наконец-то она перестала воспевать бессмысленную хвалу удобству и продуманности сети американских шоссе и удивительной дешевизне, подумал Тим. Восторженность Крея тоже раздражала его. Эта нелепая болтовня наводила его на мысли о тех несчастных, которых не следовало бы бросать на произвол судьбы; сам он ни за что не улетел бы, не позаботившись о тех, кому не так повезло в жизни, как ему. Тим никак не мог избавиться от беспокойства, вспоминая положение в Орегоне, несчастную миссис Холли, стариков в больнице адвентистов, обледеневшие улицы городков, горожан, скалывающих лед, их бессмысленную
