не обращали внимания на Интернет. А потом это один из способов отгородиться от влияния американской культуры, именно поэтому французы так скептически относятся к Интернету.

– Тогда почему же у них есть «Макдоналдсы»?

– Невозможно объяснить, – отозвался Крей.

Габриель появился как раз в тот день, когда по досадной случайности пострадала Анна-Софи. Тим с невестой были приглашены в Этан-ла-Рейн на ленч с супругами Крей и Делией, и хозяева замка попросили привезти к ним знаменитую мать Анны-Софи, Эстеллу, причем Крей признался, что он ее восторженный поклонник. Вопреки ожиданиям Тима Анна-Софи так и не сблизилась с Делией; хотя у них было немало общего, обе работали с антиквариатом, но разговор об этом ни разу не заходил. Наверное, они просто не сознавали, что между ними существуют такие узы.

Перспектива провести ленч у знаменитого Крея привела Анну-Софи в восторженный трепет. Тим считал, что киноискусство оказывает чрезмерное влияние на французов. В их глазах Крей был живой легендой. И поскольку Анна-Софи представляла собой полное собрание чисто французских взглядов и убеждений, она не уставала удивляться тому, что Тим так часто видится с Креем и пользуется его доверием. С другой стороны, на Крея произвело впечатление известие о том, что Анна-Софи – дочь знаменитой Эстеллы д’Аржель.

Было воскресенье, самый хлопотный день для Анны-Софи, но она попросила месье Лаваля подменить ее, и они с Тимом прибыли в замок к часу дня. Им открыла сеньора Альварес, хотя обычно она не работала по воскресеньям. По дому плыли запахи стряпни, ободряющие гостей, которые во дворе не переставали оглядываться по сторонам, опасаясь собак. Эстелла объявила, что она восхищена поздними цветами, красотой осеннего леса и аппетитными ароматами.

Анна-Софи напоминала розовую пастушку с картин Ватто и непрестанно улыбалась, переливаясь ямочками, но, увы, Крей был молчаливее, чем обычно, и не обращал никакого внимания на миловидную девушку. Тим размышлял, не является ли такое неприступное молчание характерной чертой всех знаменитых режиссеров. Но с самим Тимом Крей был весьма любезен, к тому же он оказал радушный прием Эстелле, к которой обращался не иначе как «мадам».

Они устроились на террасе возле кухни, озаренной слабым ноябрьским солнцем – всех вдруг охватило одинаковое желание погреться в его последних лучах. Клара появилась не сразу, а когда вышла, то держалась вежливо, но отчужденно, особенно с мужем. Судя по всему, она еще не оправилась от пережитого в тюрьме, чего и следовало ожидать, и, наверное, присутствие посторонних в доме раздражало ее. Поначалу беседа никак не клеилась.

– Ах, это осеннее умирание природы! Красноречивый намек на скоротечность человеческой жизни, который так способствует вызывающим вспышкам либидо! – произнесла Эстелла, но ее почин никто не поддержал.

Тим сделал ошибку, заговорив о путанице со шкафами, и сам поразился недовольству, которое вырвалось у него при воспоминании о необходимости заплатить еще пять тысяч долларов, и своей ненависти к продавцам, супругам по фамилии Флё.

– Судя по фамилии, они из Прованса, – отозвалась Эстелла таким тоном, будто это все объясняло. – Или из Ниццы. – Тим часто замечал, как французы произносят слова «уроженцы Ниццы» или даже «французы» так, словно речь идет о совсем другой нации. Прежде он считал это симптомом разобщенности, но в конце концов сообразил: это не что иное, как искаженный символ социальной солидарности – как буквальный перевод, при котором во французском следует употребить определенный артикль.

– Я понимаю, всему причиной мое незнание местных правил и обычаев, но от этого мне не легче, – заявил он.

– С французами надо быть предельно конкретным, – наставительно произнес Крей. – Иначе они отыщут лазейку в любом законе.

– Да, это вопрос принципа, – неловко поддержал его Тим.

Эстелла рассмеялась.

– У американцев все – «вопрос принципа», – сказала она. – Это их самая неприятная черта.

– А вы разорвали бы соглашение, если бы могли? – спросила Клара. Ее голос звучал задумчиво, будто она размышляла о чем-то другом.

– Пожалуй, да. Я нашел бы другую квартиру и сам подыскал бы книжные шкафы. – Только тут Тим понял, что говорит правду: купленная квартира стала ему ненавистна.

Анна-Софи изумленно уставилась на него:

– Позволь, Тим, но ведь она тебе так нравилась! Это мне не хотелось жить на втором этаже!

С несвойственным ему тактом, будто почувствовав, что беседа принимает неприятный оборот, Крей вдруг разговорился. На него временами накатывали вспышки веселья, как на человека, живущего на необитаемом острове, и теперь он пребывал именно в таком шутливом настроении. Ему нравились беседы, которые для большинства людей обычно прекращаются после окончания колледжа, – о нравственных проблемах, смысле жизни, искусстве и психологии. Он презирал психоанализ, но признавал, что кому-нибудь он может пригодиться.